Кожа - [41]

Служащая вышла из расписного дома. Боль отпустила кожу спины Хоуп. Анюта перекрестилась при виде служащей. Хоуп это даже понравилось: хоть что-то случилось обычного в этой самой странной деревне во Второй стране. Служащая снова поглядела на расписной дом, ей показалось, что длиннорукая женщина, нарисованная по самому центру строения, злилась и плакала одновременно. Неработающая, служащая, работающие заняли свои места в и вокруг коробки на колесах и уехали. Анюта зашла в бывший Домнин дом, теперь свой, обматерила Домну – прямо так, как это делала ее бабка, забрала чуть наполненное ведро из-под лавки, вылила его в огород и пнула обратно. Оно прикатилось к Домне, брызгаясь и дребезжа, и стукнулось о железный браслет на ее ноге. Анюта не единственная была полнокровно, полнотельно Принявшая новый деревенский порядок – находились Полупринявшие, Полунепринявшие и Совсем непринявшие, как Домна, сидящие по домам в разодранных платьях, прикованные к лавкам, дверям, балкам на цепи, в металлических обручах с шипами на шее.

Управляющий лошадьми управлял ими по деревне, крестился и оглядывался. Его напарник, прикрепленный к коробке на колесах сзади, тоже крестился, но жмурил глаза. Управляющий лошадьми остановился перед развилкой: налево – к хозяйскому дому, направо – выезд из деревни. Оба работающих заявили, что место нехорошее, неясное и нужно уезжать. Даже церковь тут под замком. «Колесо доедет и лошадь дохромает до гостевого дома, который недалеко», – повторяли, как молились, они. А там уже и совсем дом близко, родное Принцессино каменное здание и деревня. Хоуп почувствовала, что Принцесса поддается, потому что сама удивлена и напугана. Служащая на очень хозяйском английском произнесла долгую, очень неработающую фразу про то, что нельзя поддаваться панике, исходящей из диких, глупых, нецивилизованных суеверий работающих. Хоуп стало не по себе из-за чудовища, вылезшего из ее рта. Но в голове, сердце, душе Принцессы случилась своя революция. Принцесса накричала на работающих так, что Хоуп ничего не поняла, и коробка на колесах грустно двинулась в сторону хозяйского дома.

Обычный, каменный, с колоннами. Беднее, чем у Подруги принцессы, богаче, чем у многих неработающих. Хозяин встретил Принцессу и Хоуп очень радостно. Сразу повел их кормить. Хоуп уже почти привыкла, что во Второй стране всегда первым делом кормили, если хотели понравиться. Хозяин ей и Принцессе нравился, он был все еще молодой и красивый. И очень деятельный. С таким было приятно находиться рядом. В комнатах мялись и толпились – фарфоровые расписные сосуды, зеркала, облепленные золотыми рамами, статуи в виде львов, или неработающих людей с оружием и на лошадях, или белых голых женщин. Хоуп сразу поняла, что это предметы-иммигранты, привезенные сюда совсем недавно, свежекупленные, без определенных им мест стояния, лежания, украшения.

Принцесса представилась как обычно – Принцессой с именем и фамилией, и Хоуп она назвала по первому имени и по второму имени: выучила, это было просто, ее Золотая служащая, Хоуп Голд – и представила ее своей компанией. Все домашние работающие, встречающиеся им в доме, были женского пола. Хоуп видела через окно, что колесом занялся совсем молодой работающий мужского пола, почти ребенок. Еду приносили тоже три женщины. Хоуп чувствовала, что каждая из них представляет один из трех разных типов местных работающих: самая старшая была Принявшая новый порядок, самая юная была Полупринявшая, а среднего возраста, лет тридцати была Полунепринявшая. Совсем непринявших, очевидно, в доме не осталось. Хоуп запомнила Полунепринявшую с длинной имбирной плетенкой. Хозяин вытащил из себя очень толстый и простой, но функционирующий английский. Рассказал, что сталкивался с говорящими на родном английском языке, когда служил. Он угощал гостей дорогой едой на посуде из дорогих металлов и расспрашивал их про остров, про дорогу, про фамилии хозяев, у которых они гостили, – нашлись даже общие знакомые.

Чай надо было пить не в комнате, где едят, а где встречают гостей. Переместились, Полунепринявшая принесла самовар, Принявшая – пирожные, Полупринявшая – чашки, разлила чайную жидкость, похожую по цвету на мелассу, и густо посмотрела на Хозяина. Он не обратил внимания. Вне стола стало свободнее. Хозяин тихо и гибко в беседе подобрался к Хоуп и вцепился в нее с расспросами, сформулированными на салате из русского и английского, более околоточными и виньеточными, чем у прежних русских неработающих. Он хотел произвести на Хоуп впечатление. Он спросил, с какого континента к ним, жителям Дикой и холодной страны, явилась она – богиня с цветом кожи ночи. Он тут же обронил какой-то недоношенный комплимент Принцессе, чтобы ту не забывать.

Хозяин, сам того не ощущая, освободившись, стал резко разонравливаться обеим гостьям. Принцессе сделалось скучно: все снова было вокруг Хоуп и ради Хоуп. Принцессе хотелось, чтобы Хозяин хоть раз сделал вид, что все вокруг нее. Хоуп ответила, что она из Африки, конечно. «Как и он», – сказала она и показала на небольшой тихий портрет подростка с полуработающей кожей, полуработающим лицом и полуработающими кудрявыми волосами. Хоуп много раз рассказывали про него, показывали его изображение и взрослое или это, детское, осыпали ее его словами, протягивали книги. Он, как и Хоуп, писал тексты, как псалмы, в столбик, но иногда и обычным образом. Хозяин сказал, что этот портрет повесила его жена. И рассказал, как она умерла в родах и ребенок тоже умер. Принцесса высказала Хозяину искреннее сочувствие. Всегда может быть, что любое странное и недостойное поведение мужчины – это пережитое страдание и просьба о помощи. Хоуп не слышала, а все смотрела и смотрела на портрет и думала, что это забавно, что Главный пишущий стихи в ее Второй стране – каллад, что ни на есть каллад, и что в ее Первой стране у него не было бы шанса. Хотя здесь с ним тоже быстро расправились.