Козара - [137]

Закопав еще несколько трупов, колонна двигалась в путь. Ему стало ясно, что больше им не выдержать. Смрад вызывал рвоту. Это было страшнее гибели: отвратительно, невыносимо, ужасно. Дышать было невозможно. Их рвало на ходу, они шатались, хватаясь за живот, в котором кишки точно лопались. Непонятно было, что смердит сильнее: трупы людей или животных. Им казалось, что мертвого человека можно узнать по томительному, кисловатому, странному запаху, который душит и проникает во внутренности и в самые кости…

К счастью, через несколько километров, когда они выбрались на склон горы, смрад исчез. Его не стало. Ветер не приносил его, и черные стаи не указывали уже на его близость. Он остался внизу, в долине, вместе с черными стаями. Но каждый нес его в своих ноздрях, в легких, в мыслях. Если запах опять вернется, они не выдержат, попадают на землю и умрут в мучениях. Однако смрад не возвращался, а свежая прохлада под густым навесом ветвей как будто предвещала, что его больше не будет, что он исчез и может вернуться только в кошмарном сне.

— Привал на десять минут, — сказал Лазар.

И вот одни падают на траву лужайки и тотчас начинают храпеть, а другие отправляются собирать ягоды или кислицу. Кто-то отыскал пучок черемши, похожей на лук-порей, ест и давится, длинный лист застрял в горле.

Вот до чего они дошли. Когда-то неудержимые, стремительные, многочисленные, они превратились теперь в жалкую горсточку лесных разбойников. Отряд рассеялся. Нет штаба, нет Обрада, нет Шоши, нет окружного комитета и товарища Словенца. От многочисленного войска Младена, от почти четырех тысяч бойцов осталось только несколько рот, да и те общипанные и разбросанные, блуждающие по лесу, истерзанные, измученные, не способные к бою. Даже без единства в мыслях: одна группа перешла через шоссе на Козару, а другая исчезла без следа…

Что это там в папоротнике?

Он увидел белую рубаху и черный фартук. Мертвая женщина? Но запаха нет. Раз не пахнет, значит, живая, подумал он и побежал к елке, под которой лежала женщина. Но тут его обдало смрадом, он отшатнулся, зажимая рот и ноздри, и попятился назад.

Отдалившись на достаточное расстояние в густую еловую поросль, он осознал, что женщина лежит во вспоротом воле, в брюхе мертвого животного, так что наружу торчат только ноги и кусок рубахи с черным фартуком.

Женщина в брюхе вола? Откуда это? Может быть, ее убили и бросили? Или задушили таким образом? Или она пробовала так уйти от смерти, спрятаться? Или, изголодавшись, в свой смертный час пыталась насытиться сырым мясом, может быть, уже разлагавшимся?

Выбравшись на тропинку, он увидел среди папоротника колыбель. Пустая, она стояла, накренясь набок. Часть соломы, на которой когда-то лежал ребенок, вывалилась на землю и лежала помятая, желтая, истлевающая и влажная. Подле соломы землю устилали перья белее снежных хлопьев; они были рассыпаны повсюду вокруг, около колыбели и дальше, под деревом, куда их унес ветер. Лазар увидел и подушечку с вмятиной в том месте, где когда-то лежала голова младенца. Колыбель и перья белее снега — слезы и судорога в горле…

Что сделали, гады!

Заглянуть в колыбель он не смог. Отвернулся и ускорил шаг со странным чувством, что сейчас откуда-нибудь из папоротника услышит детский голосок, плач и жалобу: «Дядя, дядя!.. Почему ты меня оставляешь? Где моя мама? Дядя, куда ушла моя мама?»

Вот что такое Козара: пустыня с черными стаями ворон, пресыщенных и мерзких, реющих над трупами. Вот что такое Козара: смрад, подымающийся из леса, из оврагов, из земли…

Лучше было бы нам погибнуть, чем увидеть все это. Вставайте, люди! Он глядел на бойцов, которые лежали в папоротнике, на траве, на листьях и выступивших из земли корнях — кто на животе, кто на боку, кто на спине. Одни спали, другие дремали, прислонясь к стволу дерева, с винтовкой на коленях, опустив голову и приоткрыв рот…

Нет, мы должны были прийти сюда, подумал он. Если бы мы не вернулись на Козару, враг бы нас уничтожил. Мы пришли сюда, чтоб отыскать своих (если они еще есть), отыскать и собрать воедино блуждающие по лесу группы и одиночек, которые вылезут из своих нор. И еще мы пришли сюда, чтобы отыскать своих домочадцев — родителей, детей, жен и братьев, которых еще не перебили палачи. Он всматривался в глубь леса, шаря взглядом между стволами, в густых зарослях, в ветвях и листьях, уверенный, что кого-то встретит, найдет кого-то…

— Подъем, подъем…

Эй, подымайся… Слышишь?

— Подъем, подъем…

— Что ты меня будишь, туда тебя растуда!..

— В поход, в поход…

Они подымались, как из могилы, с мертвым взглядом, а он знал теперь, что вернулся на Козару из-за семьи, убедиться, не осталось ли кого. Бойцы могут собраться вместе и без него, если они тут есть; но если он останется без родителей и без детей — мука горькая…

— В колонну по одному… За мной…

Он снова шел впереди тяжелым шагом, подымаясь по склону холма, прочь от долины с черными стаями и невыносимым запахом мертвечины. Голод терзал его, ломала усталость; но он бывалый солдат, он одолеет усталость, и голод, и вшей, и грязь (сколько уж я не брился, мать моя!) и исходит Козару вдоль и поперек, заглянет во все лощины и овраги, лишь бы найти хоть кого-нибудь из своих.