Андрей. Пить можно.
Слава. Пить всё можно.
Их соседями оказались двое небритых мужчин пролетарского вида. Они пьют пиво, разбавленное водкой, и едят рыбу. Пальцы у них лоснятся — в рыбе.
Андрей. Ты бы зашёл как-нибудь.
Слава. Зайду на неделе.
Андрей. Зайди обязательно. Только сначала позвони.
Слава кивает.
— Позвольте пивные кружки!
Пивные кружки убирают со стола (пролетарии отдают пустую бутылку), протирают стол грязной тряпкой.
— Брат пишет? — спрашивает Андрей.
— Пишет. Тебе привет.
— Спасибо.
— Пластинки недавно прислал.
— Домский орган.
— Бах?
— Бах и Регер.
— Это клёво. Ты бы принёс послушать.
— Принесу.
— Ещё по кружечке?
— Можно и по две.
— А бабок хватит?
— Вроде должно.
Андрей нашарил в карманах всю мелочь и ссыпал Славе. Тот выбрался из-за стола, задевая всех — очень тесно — и занял очередь. Андрей закурил.
Потом поставил на край стола коробок и ударил. Десять. Ударил еще раз — на этот раз коробок улетел в пустую пивную кружку. Как раз подошла Славина очередь.
……………………….
Тарелка с борщом. Рядом раскрытая книга. Андрей сидит с отцом и младшим братом Кешей.
— Ты мог бы не читать за столом, — говорит отец.
— Разве я мешаю?
— Нет, но это вредно. Невежливо, в конце концов.
— Но у меня совсем нет времени читать…
— Мы с тобой каждый день говорим об этом. Убери, пожалуйста, книгу. Ты бы лучше поел быстрей, а потом читал.
— Ну хорошо, хорошо. Уберу.
Кушают. Стучат ложки.
— Ну, так ты уберёшь книгу или нет? (раздражённо)
Андрей, сочувственно переглянувшись с Кешей:
— Ну сейчас… дойду до точки…
Тогда отец взял книгу, не выпуская из другой руки ложку, и хотел было отложить её в сторону, но какое-то место заинтересовало его… он даже перестал жевать, и вот уже сам читает, близоруко щуря один глаз.
Андрей и Кеша подмигивают друг другу.
— Я поел, — сообщает Кеша.
— А? — отец оторвался от книги.
— Я поел, — сообщает Кеша.
Отец. Что будете пить? Чай или кофе?
Андрей. Я кофе.
Кеша. И я.
Отец. Тебе на ночь нельзя. Выпьешь чаю.
Кеша. Ну вот… и чего же тогда было спрашивать…
Отец встаёт из-за стола с чашками в руках, а Андрей говорит Кеше:
— Как доделаешь уроки — приходи. В коробочку сыграем.
Кеша обрадовался.
— Ага, — говорит он. — Должен же я взять реванш за вчерашнее!
— Реванш, — смеётся Андрей. — Ух ты, реваншист…
Темно в комнате Андрея. Только настольная лампа. Спичечный коробок посреди пустого письменного стола.
У открытых балконных дверей стоит Андрей и курит. Вдруг закашлялся.
Кашляет он долго, заходясь, морщась и сгинаясь.
— Тьфу, чёрт, — переводит он дух. — Ёлки-палки.
Тяжело сплёвывает и отбрасывает сигарету. Постоял немного и опять закурил.
…Сразу за балконной дверью начиналась ночь…
Черно.
Потом телефонный звонок.
Рука нашаривает телефонную трубку.
Андрей садится в постели.
— Да, я.
А?
Здоров.
В такую рань…
Неужели уже десять?
На занятия? Нет, не иду… ну их в баню… погода клёвая…
Что?
Когда?
У кого?
По сколько?
Что?
Скидываемся по сколько?
А-а…
Ну?
Да-да…
Да, конечно.
Сам позвони.
Ну ладно, позвоню.
Да.
Пока.
Угу.
До завтра!
Он кладёт трубку, закуривает и включает магнитофон.
Песня «Червоных гитар» — «Не задирай носа».
Утро.
Солнечные квадраты на полу.
День начался.
Андрей сидит на перилах и курит.
Хороший солнечный день.
Троллейбусная остановка.
Иногда он поглядывает на часы.
Окурок не выкинул — сразу прикурил следующую сигарету.
Вот и Света приехала.
— Здравствуй, маленькая.
— Здравствуй… извини, я опоздала…
— Чепуха, о чём ты говоришь…
— Да понимаешь, троллейбуса долго не было…
Он поцеловал её в лоб, взял её сумку, и они пошли рука в руке.
Вдоль длинного забора идёт домой Слава, хмурый, с портфелем в руке.
Забор очень длинный.
Его красит седенький Дед с папиросой в зубах. Только начал. Занятия кончились…
Уже вечер.
По лестнице с набережной поднимаются Андрей и Света. Лестница широкая. Людей почти нет. Они очень долго поднимаются, держась за руки.
Уже вечер.
Слава дома.
В расстёгнутой рубашке и с бутербродом в руке он звонит по телефону.
На столе стоит портрет Хемингуэя.
Надрывается телефон в пустой Андреевой квартире.
Темно.
Лунные пятна от окна. Мерцает браслет часов на его руке. Чуть светятся её рассыпанные волосы. Да едва белеют простыни. А так — темно.
Она. Знаешь, мне так спокойно с тобой…
Он. Я люблю тебя, маленькая…
— Как хорошо лежать на твоей руке… Я хочу, чтобы ты всегда-всегда был…
— Я тоже…
— Всегда-всегда…
— Я тоже…
— Всегда…
— Всегда…
— Я люблю тебя…
— И я люблю тебя…
— Будь всегда…
— Будешь?
— Буду, маленькая. Конечно, буду…
— Ну иди ко мне…
Изображение лёгких на рентгеновском экране.
Он вышел из её дома, остановился и закурил. Был удивительно добрый весенний вечер. На асфальте были все те же классики.
Он запрыгал по ним, напевая:
— Ковыляя, кот идёт, Кошку под руку ведёт. Ковыляя, кот идёт…
Очень поздно.
Горит настольная лампа в комнате Андрея.
Они сидят вдвоём: Андрей и Слава.
Слава заканчивает читать свой новый рассказ.
Андрей курит, внимательно слушая.
— Ну как? — говорит Слава, и тоже закуривает.
— Ты знаешь, старик, великолепно. Ты гений. Не знаю, выйдет ли из тебя инженер, а писатель точно выйдет. Бросай свой институт, вали к нам.
— Да ну… Писать же меня там не научат… А так хоть профессия будет…
— На черта тебе она?
