Ковры под псевдонимом - [50]

…Он уже тоже рос, Павел Дзубан, рождения 1945 года, 12 ноября. Запомним это число. Потому что через тридцать четыре, года, на следующий день после именин, скрестятся пути Дзубана и Кострикиной. Скрестятся, чтобы… Впрочем, о том попозже. А пока еще мальчик Павел из Донецкой области просто ходит в школу, получает отметки за знания и поведение, не очень высокие, но и не такие уж низкие. Так себе, средние.

Он несколько, мрачноват и замкнут, почти ни с кем из сверстников не играет, не шаловлив, не задирист, не злоблив. Только вот чужие успехи словно как бы огорчают его, наводят на него грусть. Он мгновенно вздыбливается, весь превращается в туго сжатую пружину, готовую к действию. Он может вдруг больно щелкнуть по лбу товарища, радующегося только что полученной пятерке, а может с остервенением засесть за учебник и назавтра тоже «отхватить» отличную отметку. Он вообще упорен, в нем чувствуется сила воли. Уж если чего надумал, ни с чем не посчитается, пока своего не добьется. Про таких говорят: с характером парень. И характер этот не только в детстве, но и в отрочестве ни на что плохое не был нацелен.

Потом Дзубан окончит восемь классов, пойдет в училище, приобретет специальность электрослесаря. И снова не проявит себя ничем хорошим. Все время будет недовольным. Поработает на шахте и махнет из Донбасса в Севастополь. Поступит на завод, но и там окажется в середняках, с обидой считая, что люди не замечают его исключительности.

Его снедают мелкое честолюбие и огромное самолюбие. Они заполняют его душу, становятся главным и единственным двигателем его жизни.

Честолюбие, если оно заставляет честно и упорно трудиться, никого не отталкивая, не оскорбляя, и идет на пользу обществу, если оно не замешано на яде корыстолюбия и эгоизма, может дать хорошие плоды. Оно может помочь человеку полнее раскрыть его способности и направить их на служение доброму делу. Тогда ты растешь сам и содействуешь росту других.

Но беда, если это «честолюбие» без чести и берегов. Именно таким оно было у Дзубана. Он даже учился не столько для того, чтобы обрести знания, профессию, сколько для того, чтобы выдвинуться, богато жить, ни в чем себе не отказывать. И план его был таков: десятилетка — университет, поступление в который облегчалось наличием рабочего стажа, аспирантура, защита диссертации, а далее «стрижка купонов».

Всю жизнь жаловавшийся на невезение, он не заметил, насколько ему повезло с поступлением на философский факультет МГУ. Подумать только: десятки, сотни юношей и девушек, успешнее его сдавшие вступительные экзамены, не были приняты, а он со своим крохотным шахтным и заводским стажем и еще меньшим производственным вкладом сразу стал студентом. Как же — рабочий класс! И трудовая книжка есть. А что не больно утруждал себя, искал, где легче работать и больше «зашибать», из записей не проступало.

В университете все так же напролом шел к цели. Если общественные поручения мешали — по боку поручения. Надо было зацепиться в столице — женился на москвичке, причем не отличался верностью и предпочитал оправдываться кулаком. Но промахнулся. Потому что для дальнейшего продвижения к аспирантуре ему следовало, по его мнению, обязательно вступить в партию. Но в тот самый момент, когда приблизилось заседание партийного бюро, некоторые подробности его семейного «быта» стали известны, и коммунисты вполне справедливо сочли, что ему не место в их рядах.

Любопытная вещь: после окончания МГУ Дзубан за шесть лет сменил четыре места работы и три раза место жительства; он сделал еще одну попытку проникнуть в партию и снова получил отказ. Знающий свое дело социолог, он был инертным во всем, что касалось этого дела. Предпочитал оставаться в тени и в общественной работе. Был нелюдим, неконтактен. Держался особняком. На деловых совещаниях о работе других говорил высокомерно, с оттенком презрения. Критику в отношении себя отметал, считая ее необоснованной придиркой. Становился все подозрительней, со скрежетом в зубах воспринимал чей-то успех, повышение по службе и даже небольшое увеличение зарплаты. Так было во ВНИИ синтетических жирозаменителей, так было на одном из сталепрокатных заводов, во ВНИИ охраны труда в сельском хозяйстве, так было и в сельской школе, куда он ушел преподавать историю и обществоведение.

…Анна Степановна Кострикина с места на место не бегала. Сидела в своем «Рубине» и аккуратно вела кассу, не лезла вперед, не красовалась, а добросовестно выполняла свое дело изо дня в день. И стоило ей заболеть, как всем товарищам по работе становилось неуютно.

Много радостей доставляли сыновья. Серьезно относились к учебе, как могли помогали родителям по дому.

Когда Анну Степановну выдвинули на работу в магазин самого высокого разряда — «Малахитовую шкатулку» на Калининском проспекте, где и зарплата повыше и почету побольше, коллектив «Рубина» устроил ей торжественные проводы. Даже всплакнули на прощание.

Шел 1976 год…

…Примерно в это самое время Дзубан в заводском общежитии нашел, по его словам, под матрасом револьвер системы «наган» с пятью патронами. Инженер-социолог Дзубан не опешил, не кинулся в милицию. Он бросил сверток в урну, прикрыв сверху мусором, чтобы никто другой не заметил, и ушел на работу. Чуть позже вернулся за ним, в ближнем лесу осмотрел наган, смазал его, аккуратно завернул в целлофан и зарыл в приметном месте.