Коврижка - [63]

Был компьютер.

Примерно на исходе лета в косивоне произошла кража. Посреди ночи одна девица выскочила в коридор и стала орать благим матом. Прощай, жизнь, прощай, жизнь! В общем, кто-то украл ее зарплату. Прибыла полиция, провели расследование, но вора не поймали. Девица, не простившаяся с жизнью, а живая, ходила с убитым выражением. Сразу после этого инцидента ко мне пришла распорядительница.

Дело было в компьютере.

Она настоятельно рекомендовала запирать двери, цитируя закон, прочитала длинную и путаную нотацию: мол, даже в бане не несут ответственности за пропажу ценных вещей, не сданных на хранение. Я знаю, — заявил я. Все мы верили, что кража — это дело рук кого-то из своих. Подлец, прикарманивший копеечное жалованье официантки, не погнушается — ударила в мою голову мысль — компьютером затрапезного студентика. 386 DX–II. По тем временам это была топовая модель, счастливым обладателем которой никто бы не отказался стать. И это…

Было моим единственным имуществом в нашем суровом мире. Если он исчезнет, — подумалось мне, — я стану настоящей голытьбой. В результате, что бы ни случилось, я всегда возвращался в свой чулан. Ведь кто же не верит, что его единственное имущество — это его всё? Вот и я верил в это.

Однажды мы провожали приятеля в армию. Мы пили до позднего вечера, проводы обещали гудеть до утра, никто и не думал расходиться, однако я вдруг вспомнил о компьютере. Я молча покинул пирушку. Полночная дорога была темной, унылой, безмолвной. ГРАЦИОЗНОЙ ПОХОДКОЙ, уже ставшей неотъемлемой частью меня, я дошагал до общежития. В этот момент я услышал, что кто-то всхлипывает рядом со въездом на холм. Я тайком — видимо, сказалось опьянение — стал красться в сторону этого звука. Под фонарем с тусклой лампой, которую уже давным-давно надо было поменять, определенно стоял какой-то мужчина. Он-то и всхлипывал, глотая плач.

Это был прокурор Ким.

Я испугался и спрятался за заборчиком. Приглядевшись, я понял, что прокурор Ким не один. Спиной к деревьям стояла девушка цветущего возраста, а Ким плакал перед ней. Эту девушку я видел впервые. Она была холодна, а мой сосед без остановки скулил. Девушка так и не сняла холодную маску со своего лица и, стряхнув руку прокурора Кима, пошла прочь. В шоке я метнулся в свою комнатушку.

Бух.

Повалился я на пол, а спустя считаные секунды дверь в соседнюю комнату громко хлопнула. Определенно, это был необычный хлопок. Что у него стряслось? Какие обстоятельства привели прокурора Кима в столь расстроенные чувства? Кем была эта девушка? Пока меня терзало любопытство, в предрассветном безмолвии — ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ — благодаря осмотическому давлению, сквозь фанерную клеточную мембрану — непрерывно проникало в мою комнату — едва различимое всхлипывание. Оно… было похоже на грустную песню насекомого, плачущего вдали.

Прошло некоторое время. Плач насекомого сменился громким шуршанием. Казалось, что сосед что-то ищет впопыхах. Нечто жизненно необходимое. Может, это была фотография девушки? Или первое любовное письмо от нее? Разве мог я уснуть в такую ночь? Шуршание становилось все более и более нервным. Сегодня — подумал я — надо быть предельно осторожным.

Беда!

В этот момент я почувствовал, что у меня в животе назревает мощнейший выплеск взрывоопасной субстанции. Это произошло в мгновенье ока. Очевидно, что это был не метан, а сжиженный газ: с таким не совладать, как ни оттягивай ягодицу. Ситуация усугублялась тем, что я не мог позволить себя двигаться. Малейшее движение — и — мне казалось — наружу выскочит не кроткая тропическая рыбешка, а акула с разинутой пастью.

Ругая себя за обжорство, я боязливо потянул ягодицу. Как мог, изо всех сил я успокаивал и успокаивал разъяренную акулу. В конце концов наружу вырвался тунец. Мало-мальский, но успех — подумал я, но на этом мои беды не закончились. Как бы это сказать? Уменьшившись, акула — чувствовал я — не трансформировалась в одного тунца, а разделилась сразу на несколько особей излюбленной в Южной Корее рыбы. А несколько тунцов — это не шутка!

— Черт, — отчетливо раздалось в соседней комнате. Этот негромкий звук, однако, сочился нескрываемым недовольством и нервозностью. И когда вырвался второй тунец, шуршание и чертыханье достигли максимального накала. Я испугался. Я решил: «Сегодня, клянусь…» И в этот момент исключительно по своей воле выскочил третий тунец. Видит бог, я не хотел. Размер рыбищи был почти как в «Старике и море». Я раскаялся, но было поздно. Я услышал, как в соседней комнате распахнулась дверь, и вскоре в мою дверь ударили четыре раза. Неужели такова моя СУДЬБА? Мне конец, — подумал я и открыл дверь: на пороге стоял не кто иной, как прокурор Ким с выпученными глазенками. С багровым лицом он выпалил:

— Бумажкой… не угостишь?

Глядя вслед прокурору Киму, с мотком туалетной бумаги вприпрыжку семенящему по коридору, я — нет-нет — не грустил, не усмехался, не испытывал какой-то скорби — я был одинок. В темноте послышался хлопок туалетной дверью, и — ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ — некое подобие негромкой музыки — благодаря осмотическому давлению преодолев клеточную мембрану туалетной комнаты — достигло моих ушей. Я закрыл дверь. Четвертый тунец в моем животе уже давно превратился в консерву. И тунцы, и люди, в конце концов, живут в чулане. Мне дико захотелось что-нибудь нацарапать на стене. Спустя некоторое время после этого происшествия…