Ковентри возрождается - [41]

Лондонское такси, на котором мы приехали, ждало нас за воротами, в узком проулке. Шофер с подозрением оглядывал деревья и поля. Вид у него был такой, словно с ним вот-вот случится внезапный приступ агорафобии[25]. Мы выманили его из города только тем, что показали много двадцатифунтовых купюр. Лицо его слегка посветлело, когда Додо сказала:

— В аэропорт Гатуик, пожалуйста.

Но не успел таксист тронуться с места, как в проулок свернуло стадо коров, которые на своих веретенообразных ногах потрусили прямо к машине. Вскоре нас со всех сторон окружали коровы, с большим любопытством заглядывавшие в такси своими восхитительными глазами.

— Кто ими занимается? — крикнул самому себе шофер.

— Коровы совершенно неотразимы, — сказала Додо. — У них такие обалденные ресницы. Они мне напоминают Данни Ла Ру[26].

— Надеюсь, у него задница чище, чем у них, — заметил шофер, с отвращением глядя на испражняющихся между делом животных.

Напротив церкви сплошной стеной стояли низкие домики. Из грубо отесанной двери вышла женщина с плоской плетеной корзиной. Она постояла в крошечном садике, наблюдая за коровами, потом наклонилась нарвать настурций, которые складывала в корзинку. Красивое платье с широкой юбкой, волосы стянуты на затылке лентой, — она выглядела непритязательно и прелестно. Даже зеленые сапоги на ногах казались вполне уместными. Я сказала об этом Додо.

— А, она, — отозвалась Додо. — Это Вероника Минтон. Она занимается банковскими торговыми операциями. В глубине дома у нее приемная с телексом. — Додо опустила стекло и крикнула: — Вероника!

Вероника повернулась и увидела Додо. Лицо ее не выразило большой радости, тем не менее она подошла к такси.

— Додо, — сказала она, — была на могиле у Джефа?

— Да. Как дела здесь, за городом?

— Черт-те как.

— Черт-те как?

— Да, мы распродаемся.

— Почему?

— Шум, отсутствие удобств и вандализм. Вы не поверите. Видели, что деревенские оболтусы нацарапали на памятнике жертвам войны? И эти чертовы коровы. Ходят мимо нашего дома по четыре раза в день. Дерьмо, и вонь, и выхлоп от тракторов. А шуму, когда кого-нибудь выставляют из местной пивной! И потом, детям негде играть. К нам трижды влезали в дом, и вдобавок здесь ничего не растет.

— Настурции у вас прелестные, — сказала Додо.

— Да, — с горечью откликнулась Вероника. — Они и на плохой почве разрастаются.

— Куда вы поедете? — спросила Додо.

— Куда-нибудь, где потише, — ответила Вероника. — В Клапам[27].

Из-за угла в переулок вошел мальчик лет двенадцати на вид. Он размахивал прутом, подгоняя нескольких норовистых коров. Шофер такси включил двигатель, и машина стала медленно пробираться между животными.

— Ты, псих ненормальный, — завопил мальчишка, — осторожнее, коровы! Шофер, как исстари водится, погрозил из окна кулаком и крикнул:

— Убери эти чертовы мешки с дерьмом с моей дороги, малый, не то я их к дьяволу передавлю.

Вероника глубоко вздохнула и сказала:

— Видите? Жизнь в деревне так неприятна; она выявляет в людях все самое низменное.

Пока мы неслись через деревню, я заметила, что местный магазин называется «Продуктовый центр», а памятник павшим весь исписан; особенно выделялась надпись: «Вероника сосет...» Широкие поля, похожие на прерии, тянулись до горизонта. Додо сидела недвижно, лишь однажды, встрепенувшись, указала мне на большой дом, едва видимый среди деревьев парка:

— Там Джеф родился.

— Его семья и сейчас там живет? — спросила я.

— Нет, это теперь дом престарелых, для избранных.

— Далековато до «Продуктового центра», — заметила я.

Додо рассмеялась и замолчала.

Я никогда не летала на самолете и не была в аэропорту. Гатуик показался мне лабиринтом для крыс, но Додо, по-видимому, точно знала, куда идти и на какое электронное табло смотреть. Она сказала мне, что самолет Сидни прибывает в 6.10 вечера.

Нам надо было убить три часа пять минут, и мы пошли поесть в ресторан. Мы сели у окна, чтобы Додо могла наблюдать, как взлетают и садятся самолеты. На вид это дело рискованное.

Вошли четыре американца и сели за соседний столик. Громкими, веселыми голосами они заказывали бифштексы. К пожилой официантке они обращались «мэм» и просили у нее совета, какой салат заказать на гарнир. Когда она, взяв их огромный заказ, отошла, прихрамывая, от стола, они закурили сигареты и принялись говорить о делах. Мужчина в пиджаке в зеленую с оранжевым клетку возобновил прерванный разговор:

— Само собой, поющие телеграммы уже давно не новость. Я хочу сказать: вы точно знаете, что получите такую на день рождения, так?

— Так, — подтвердили три остальных американца.

— И по другим веселым случаям. Так?

— Так.

— Значит, рынок в Европе насыщен мелкими студиями, у них есть Кинг-Конго-граммы, толстякограммы, поцелуеграммы...

Тут врезался другой, с какой-то безумной стрижкой:

— Ясное дело, знаем, Уэйн. Бог ты мой, одну неделю в Англии — и парень уже стал таким медлительным.

Уэйн засмеялся вместе со всеми.

— Ага, это я, наверно, от «Британских железных дорог» подцепил.

Тут все, мало сказать, засмеялись. Они прямо-таки остановиться не могли. Наконец Уэйн собрался с силами и продолжил:

— Итак, рынок на точке замерзания, никаких новшеств... согласны?