Ковентри возрождается - [40]

— Мне пяти бутылок дезинфекции едва хватает на неделю, правда, отец?

Отец Ковентри кивнул в подтверждение, и женщина из полиции сдалась и покинула стерильно чистый дом.

Когда Хлебная Пила убирала последнюю безупречную ложку в ящик, где не было ни единой крошечки, в дверь позвонили, и она услышала голоса внуков, бестолково ссорящихся на пороге. Они всегда приезжали в воскресенье утром. В этом было большое неудобство.

— Спроси, а уж потом бери мои вещи, Мэри.

— Да заткнись ты, подумаешь — шарф.

Прежде чем открыть дверь, Хлебная Пила подошла к буфету и вынула два полиэтиленовых пакета для обуви внуков. Дети уже стояли в одних носках, когда она отодвинула засовы, отомкнула врезные замки и сняла с двери цепочки.

— Привет, ба. Мама в Лондоне.

Хлебная Пила заметила, что ногти у Джона черные и неровные. Они вызвали у нее физическое отвращение.

— Мы собираемся ее искать, — сказала Мэри, заталкивая туфли в полиэтиленовый мешок, протянутый ей бабушкой.

— Н-да, барышня, не очень-то вы жаловали обувной крем «Черри Блоссом», а? — сказала Хлебная Пила, разглядывая сквозь пакет поцарапанные туфли Мэри. Дети неслышно прошли в комнату и сели на диван, затянутый полиэтиленовой пленкой. Теннисный Мяч вскочил на ноги и приветствовал их:

— Так, значит, она в Лондоне.

— Да, и мы туда отправляемся, — сказал Джон.

— Направляемся, — сказала Мэри, — направляемся в Лондон.

— От, — сказал Джон.

— На, — возразила Мэри.

— Не елозьте так по дивану, — сказал их маленький толстенький, похожий на теннисный мячик дедушка. — Вы же мнете пленку.

Через открытую дверь кухни было видно, как бабушка яростно начищает их грязные и уже потому греховные туфли.

30. СЛАЙ ЗАМЫКАЕТ КОЛЬЦО

Все то время, пока торчавший член Сидни опадал, инспектор Слай занимался тем, что тупо и тщетно нажимал на рычажки телефона. Спустя двадцать секунд он пришел к выводу, что Сидни положил трубку. Слай положил свою и приказал юному салаге в форме вызвать машину и шофера. Он едет в Лондон, заявил он.

Он позвонил Дереку домой. Знал ли Дерек о каких-либо друзьях или родственниках жены, которые живут в Лондоне? Дерек говорил (и думал) о Лондоне так, будто он столь же далек и недоступен, как Сатурн. Нет, в Лондоне они не бывали никогда. И не знают в Лондоне ни души.

Инспектор Слай сказал, что едет туда завтра, «если позволит погода».

У него это звучало так, будто транспортировать его будет свора ездовых собак, запряженная в нагруженные провизией сани. Он давал понять, что поездка будет исполнена опасностей, что все четыре стихии — воздух, земля, вода и огонь — ополчатся на него. В каком-то смысле он был прав. Шоссе М-1 требовало — и получало — человеческие жертвы каждый божий день.

Затем Слай позвонил жене и приказал ей собрать маленький чемоданчик. Он «замыкает кольцо вокруг Ковентри Дейкин» и «может отсутствовать какое-то время». Услышав последнее сообщение, жена Слая стала в ликовании размахивать свободной рукой, точно клинком; однако постаралась, чтобы голос ее не выдал. Двуличие уже стало ее второй натурой.

Она вышла за Слая двадцать семь лет назад, когда он был курсантом полицейского училища и имел идеалы, а она была машинисткой и имела приличную зарплату. На ее глазах муж превратился в варвара. Это все из-за уголовников, с которыми он якшается, полагала она. М-с Слай пошла в чуланчик при кухне и принялась гладить необъятные хлопчатобумажные рубашки мужа.

Инспектор сыскной полиции Слай начал готовиться к завтрашнему дню. Он сложил в портфель документы, флоппи-диски и пачки фотографий, на которых Ковентри танцевала, купалась и копала землю; стояла с новорожденными детьми на руках; крутила обруч «хула-хуп» вокруг талии; сидела на коврике в парке, зажмурившись от солнца; чистила картошку; меняла пеленку; читала «Дейли миррор» на скамейке в сквере. Ковентри с Мэри, с Джоном; Ковентри в брюках, в шортах, в пальто, в летних платьях и, наконец, Ковентри, целящаяся прямо в объектив, та самая фотография, которую Слай отобрал для использования ее, как он выражался, в «масс-медиа».

31. Я ПОКИДАЮ ГОРОД

— Джефри вон там. — Додо указала на группу деревьев в отдалении.

Мы были за городом, стояли на кладбище. Темная церковь сурово возвышалась над нами. Поросшие лишайником надгробные камни кренились под самыми невероятными углами. Мы шли по высокой влажной траве к могиле Джефа. Он лежал под плитой розовато-серого мрамора; над его могилой явно работал художник.

Надпись на надгробье гласила:

Джеф лежит здесь, он был мужем Додо.

Она его любила.

Родился 1946, умер 1985.

Рядом с надгробьем стояла бутылка из-под кока-колы. На дне было около дюйма воды, там плавали жуки.

— Бутылка из-под кока-колы? — вырвалось у меня.

— Деревенские крадут вазы, — ответила Додо. — Джеф бы не возражал; у него было потрясающее чувство юмора.

Она привезла с собой букетик фрезий, поставила цветы в бутылку, долго возилась, поправляя их, наконец, удовлетворенная, водрузила бутылку в самом центре плиты и зашагала прочь. Я догнала ее лишь у разросшейся тисовой изгороди, которая обрамляла дорожку к кладбищенским воротам. Она улыбнулась и сказала:

— Ну вот, могилу мужа посетили, теперь — встречать самолет брата.