Ковен озера Шамплейн - [28]

Коул отодвинул шторы, впуская свет, который упал на две кровати и арабский ковер. Ступив на него, я восхитилась насыщенным темно-красным цветом, а спустя миг отскочила в сторону, осознав, что лепестки роз на нем – это вовсе не цветочный узор. А пятна крови, скрывшие его настоящий цвет. Кровь здесь была повсюду.

– Может, съездить за твоим рюкзаком? – осторожно предложил Коул. – За картами Таро. Тогда в кафе они ответили на мои вопросы…

– Боюсь, карты здесь не помогут.

Коул пожал плечами, достал ультрафиолетовый фонарик и блокнот и принялся обходить комнату вдоль плинтусов. Я же постаралась собраться с мыслями, как бы упрямо они ни разбегались, подошла ближе к кровати и чуть-чуть наклонилась.

– Тот же почерк, – раздался голос Коула за моей спиной. Он принялся зачитывать с экрана телефона отчет криминалистов, которые побывали здесь до нас: – «Отсутствие первых фаланг пальцев, глазных яблок, языка. Орудие убийства не обнаружено. Черный жемчуг из глазниц изъят для дальнейшей экспертизы». Присмотрись к знакам, Одри. Говори все, что узнаешь, даже если не уверена наверняка.

Я кивнула, сглатывая, чтобы удержать свой обед внутри. Коротко дыша ртом, как велел Коул, я присмотрелась.

– Телу уже два дня. Его обнаружил курьер цветов. Харпер вернулась в общежитие раньше всех, – продолжил рассказывать Коул. – За две недели до занятий. Отличница… Хотела провести побольше времени с друзьями в Бёрлингтоне. Сама она из Торонто. На этаже никого не было, когда ее убивали. Мы всех опросили, никто ничего не слышал. Соседка Харпер все еще в Бостоне, и, полагаю, теперь она там и останется.

Треугольник над острыми косточками таза. Еще один треугольник – с линией, горизонтально пересекающей его пополам. И еще два аналогичных, только перевернутых. Фигуры, начерченные лезвием от паха девушки до самого пупка.

– Это четвертое убийство за месяц, Одри. Я должен это остановить… Пожалуйста, помоги мне.

Я стараюсь, Коул. Я так сильно стараюсь!

Но все, чем обернулось мое старание, – это привкусом желчи во рту и неконтролируемой рвотой. Я едва успела добежать до раскрытого окна. Шершавые руки Коула неуверенно придержали мне волосы.

– Сказал же, дыши через рот, – по-учительски заворчал он, и я сердито стукнула его по груди. – Мы можем уйти, если хочешь. Но я был бы благодарен, если бы ты попробовала снова и…

– Элементы.

– Что?

– У нее, твою мать, символы четырех стихий на животе! Элементы: огонь, воздух, вода и земля. Это что, правда настолько сложно?!

Кровавые узоры мигали перед глазами кошмарным видением, от которого я не могла отделаться, даже крепко зажмурив глаза. Приведя себя в чувство и отдышавшись, я обернулась к Коулу, чей длинный силуэт перекрывал вид на хаос, царящий в спальне.

Открыв блокнот, он сделал пометки.

– Еще?

Я обтерла лицо рукавом и вернулась к кровати. На этот раз мне удалось рассматривать тело Харпер дольше, чем жалкие десять секунд. Вдоль ее рук тянулись зигзаги, а вокруг округлых грудей плясали письмена – неизвестный мне язык, отдаленно напоминающий шумерский.

– Не знаю, – сдалась я. – Больше ничего не узнаю. Разве что, может быть, вот это, – я указала пальцем на полукруг, очерчивающий ее коленную чашечку. – Похожим сигилом ведьмы помечают новорожденных детей, чтобы защитить их от фейри, которые, согласно легендам, крадут из колыбелей младенцев. Но если я и права, то выходит бессмыслица… Этот знак – рождение, а не смерть. Приход нового.

Коул хмурился, но записывал – не знаю, что дельного он мог подчерпнуть из моей бессвязной болтовни. Я склонила голову, меняя угол обзора. Пышное облако выпустило из плена солнце, и его луч упал на компьютерный стол, заваленный тетрадями и грязными чайными кружками. Между ними стояла глиняная вазочка, расписанная вручную, откуда торчали семь белых бутонов, тянущихся к окну.

Я шагнула туда и, подвинув стопку учебников по экспрессионизму, поддела ногтями глянцевую листовку.

– «Дикие кошки», – прочла я над изображением футбольной команды и датой прошлого матча. – Похоже, Харпер встречалась с футболистом.

– С чего ты взяла?

– Кто-то же отправлял ей букеты, – сказала я, указав на вторую вазу из хрусталя.

Рядом с ней, прямо на подоконнике, лежал третий букет. Очевидно, тот самый, с которым к Харпер приехал курьер, найдя ее мертвой и кинув цветы сюда.

Все цветочные композиции были составлены со вкусом: лиловые астры с пионами и белые лилии с веточками вербены. Атмосфера леденящего ужаса, поглотившая спальню после убийства, задушила их красоту. В сравнении с ошметками плоти на ковре и изуродованным трупом цветы стали совсем непримечательной деталью, которую было так легко упустить.

Я обвела взглядом каждый цветок.

– Целых три букета…

И все они выглядели свежими, будто сорванными накануне. Странные в своей чрезмерной естественности, роскошные, цветущие… Я подошла к вазе, из которой выглядывала крафтовая обертка, и развернула подарочную открытку. Она, с аккуратной мужской подписью, приветствовала Харпер в Бёрлингтоне после летних каникул. Следующий букет, составленный из хризантем и розовых бусин, подписан не был, но был помят, как если бы Харпер привезла его в машине после свидания. Третий, доставленный сегодня, сопровождало целое письмо. Та же мужская подпись и поздравление с днем рождения, на котором он не смог присутствовать лично из-за приболевшего отца, живущего в Техасе.