Ковчег - [19]
- Как есть хочется! - внезапно голод одержал временную победу над своим братом вечных желаний солдата. Рядовой вспомнил летние учения, когда их часть на необъятном Магдебургском полигоне, отрабатывала походные условия жизни и тактику ведения боя времён Первой мировой войны.
Он случайно нашёл за офицерскими палатками, в кустах, буханку ржаного хлеба, вероятно из неиспользованного командирского сухпайка. Сразу стало предельно ясно, почему буханки называют иногда "кирпичами".
- Аж звенит. - Добыча Сотникова имела твёрдость легендарного строительного материала. Если бы её вмонтировать в кладку стен, далёкие потомки страшно удивились бы умению предков строить на века. Но у него на буханку–кирпич были другие планы. При беглом осмотре трофея Ванька Пьяных, родившийся на Урале, с сомнением спросил:
- Как же мы её разрежем?
- Лёгко.
- Она ж каменная!
- Не боись, - Санька не собирался сдаваться. - Счас сделаем!
Буханка была немедленно отмочена в тёплой воде и без потерь разрезана на восемь частей. А ещё через пару минут безвозвратно пропала в бездонных глотках избранных пацанов его призыва. После этого случая ему торжественно присвоили уважительное прозвище "Голова".
Как ему, стоящему на перекрёстке времени и пространства, недоставало сейчас гранитного вкуса и мимолётной сытости той буханки хлеба!
- По-немецки, кажется, «брот». - Вспомнил он из школьной программы.
Вдруг в конце улицы послышался шум автомобильного мотора. Перед этим долгое время никакого движения в городке не наблюдалось. Только иногда в окне дома напротив отодвигалась занавеска, и кто-то мельком смотрел на чужестраного солдата. Мела позёмка и немцы не решались, не только выходить из дома, но и выезжать на своих пластмассовых «трабантах». Название переводилось на русский язык красивым словом спутник.
- Неужели наши? – Подумал Санька, заранее радуясь железному теплу материнских внутренностей родного бронетранспортёра, нагретому от двух прожорливых движков армейской машины ГАЗ–66. - Наконец–то!
Вскоре, однако, стало ясно, что это не колонна, а явно заблудившийся во времени и по погоде германец на своём драндулете.
- Может он заранее решил искать подарки на Новогодние праздники? - "Голова" злобно взмахнул полосатым жезлом. Игрушечная машинка бодро остановилась и вывалившийся из неё тощий немец, испуганно косясь на заиндевевший автомат оккупанта, начал что-то быстро объяснять:
- Ich gehe nach Hause!
- Что? - будь Сашка не таким замороженным, он и тогда бы ничего не понял бы, а уж тут… - Хенде хох! - Автоматически вырвалось у него.
Немец резко поднял обе руки и призвал в свидетели иностранного бога:
- Mein Gott![3]
- Тьфу ты, бес попутал. - Больше всего Сотников удивился, откуда у него вообще взялась подобная фраза. - Наверно, фильмов про войну насмотрелся...
Он жестом показал аборигену опустить руки. Тот не понимал и упорно тянул их вверх, словно моля Бога о великой милости.
- Руки-то опусти!– Прохрипел молодой солдат, измученный всеобщим международным непониманием. - Камрад, сигаретен.
- Ich verstehe nicht[4]…
Временный пленник удивлено и затравленно посмотрел на него. Сотников с нажимом сказал:
- Понимаешь?
- Nein![5]
- Сигаретен. – Для облегчения понимания Сашка продублировал просьбу сурдопереводом. - Дай закурить, может, согреюсь...
- Oh! bitte, bitte[6]. – Залепетал немец, тыча в район груди, почти полную пачку местных сигарет. - Halten Sie es![7]
- Бите–дрите–заморите!
Невесело пошутил Сотников и, едва поймав зубами одну, вытянул остро пахнущюю дрянь. Пачку вернул обратно, вообще-то он не курил.
- Всё, проваливай! – Санька взмахнул жезлом регулировщика. - Культурный какой, пожалуйста, говорит... Бога вспомнил. Ни хрена не понимает!
- Danke![8]
Обрадованный наследник императора Барбаросса, поняв всё без дословного перевода, мгновенно забрался в миниатюрный салон и отчаянно перегазовывая, быстро уехал.
- Я тебе покажу, пожалуйста! – Продолжал негодовать освободитель на всю немецкую нацию. -Оставьте их себе... На чёрта мне твои сигареты!
Сигарету для согревания подкурить не получалось. Пальцы предательски не гнулись и напрочь отказывались держать непослушную спичку. Санька в сердцах швырнул то и другое на снег, громко выругавшись от отчаянья. В это время, из дверей дома напротив которого он стоял, вышла молодая женщина. Словно привлечённая упомянутым мужским символом, она как зомби двинулась в его сторону.
- Я из дома ни за что бы не вышел. - мимолётно подумал Вовка.
Из одежды на ней имелся лишь лёгкий домашний халат, такой неуместный и жалкий на промёрзшей, продуваемой насквозь улице. В руках женщина бережно держала небольшой, но пузатый пакет.
- Куда же она? Замерзнет! – подумал первым делом солдат. - Хотя бы оделась теплее...
Миниатюрная местная жительница, поскальзываясь на ледяном треке бывшей когда-то культурной дорогой, упорно шла в его сторону.
- Красивая... и ноги стройные. – Эхом отметило истосковавшееся по женскому обществу подсознание. - Повезло какому-то мужику.
Невольная соблазнительница по кратчайшему пути пересекла задумчивую улицу и молча подошла к нему.
Мы расстались с Григорием Мелеховым, в тот момент, когда он вернулся на родной хутор. А как сложилась дальше его судьба? судьба его родных и близких?Читайте об этом в новом романе Владимира Шатова "Дон течёт к морю".
Гитлеровцам так и не удалось вырваться из Сталинградского котла. Окружением и разгромом закончилась для них Сталинградская битва. За ней отгремела Курская и покатился фронт на Запад. А с ним и наши герои, что закончили свой боевой путь в Берлине. Пришла пора возвращаться домой. Как встретит их Родина и как сложатся их судьбы в послевоенное время. Читайте заключительную книгу эпического романа Владимира Шатова "Дон течёт к морю".
Яростным пламенем заполыхала на берегах Волги Сталинградская битва. Насмерть стоят защитники города. И не причём здесь "Приказ № 227" "Ни шагу назад". Просто знают они, что за Волгой для них земли нет.Перепутаны и без того непростые судьбы наших героев. Опалены сражением. В пылающем Сталинграде находит Григорий Мелехов старшего сына. И там же теряет его в горниле войны...
Продолжение романа Владимира Шатова "Дон течёт к морю". Началась Великая Отечественная война. Мелехов, Кошевой, Шелехов и другие казаки на фронте. Воюют с немцами, как и в Первую Мировую. Им приходится отступать и на казачьи земли приходят оккупанты. До тех пор, пока не выйдет знаменитый Приказ № 227 "Ни шагу назад!".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».