Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата - [20]

Поговорки и основанные на них тексты с поучениями, таким образом, бытовали и на шумерском и на аккадском; по-шумерски совершенно естественно звучат лаконичные, язвительные и даже циничные словечки вроде, например, такого: «Не смейся в разговоре с замужней: дурные слухи – большая сила». Слово kiskilla, «девственница», буквально означает «чистое место»; в начале исторического времени безусловно требовалось, чтобы девушка перед вступлением в брак оставалась девственной. Примерно около 1800 г. до Р. Х. один вавилонский распутник, приведенный к судье, свидетельствовал следующим образом: Клянусь, что я не имел с ней сношений, что мой пенис не входил в ее вагину. В наше время вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову вдаваться в такие технические подробности. Жители Месопотамии всегда очень боялись клеветы, это был один из их «пунктиков», они называли клевету «бесом, показывающим на тебя пальцем на улице». Жертва клеветы, однако, всегда могла швырнуть в реку глиняный раскрашенный язык, исписанный магическими словами, – вроде бы помогало. Сам царь Асархаддон однажды выразил это в VII веке в письме из Ниневии: «Устная поговорка гласит: Слово согрешившей жены в суде всегда возьмет верх над словом ее мужа»; а в одном классическом вавилонском поучении [20] говорится: «Не люби, господин мой, не люби! Женщина – яма, капкан, ловушка! Женщина – острый железный кинжал, пронзающий горло мужчине»[28]. Приятно посидеть часок в размышлениях над этими сентенциями…

Что мы знаем о самих писцах?

К сожалению, довольно мало. Во все периоды истории клинописи практически все писцы были мужского пола. Скорее всего, существовали потомственные семьи писцов, имевшие преимущественный доступ к регулярному школьному образованию. Чтобы стать писцом в Месопотамии, нужно было пройти изнурительный курс обучения; мы можем в этом убедиться, просматривая множество сохранившихся глиняных школьных учебников, в особенности относящихся к периодам старовавилонского царства (1700-е годы до Р. Х.) и нововавилонского царства (500-е годы до Р. Х.). Есть даже увлекательный цикл школьных рассказов по-шумерски, над которыми сегодня можно смяться так же весело, как в те времена. Научившись аккуратно делать таблички (что не так уж просто!), ученик затем сажался на строгую диету: штрихи (клинья), знаки, имена собственные, фразы из словарей, изучение литературы, математики, чтение вслух, и даже составление типовых контрактов. По завершении этого «базового курса обучения» юный потомственный писец мог в принципе написать и прочесть вслух любой текст, какой хотел. Возможно, большинство этим курсом и ограничивалось, становясь «писцами-фрилансерами», сидящими где-нибудь у городских ворот и составляющими различные документы для проходящих мимо клиентов: одному – купчую на участок земли, другому – брачный договор для дочери. «Дипломированные» студенты, напротив, специализировались в какой-нибудь выбранной ими области: будущие архитекторы совершенствовались в математике, в системе мер и весов (далеко не простой!), и в инженерной науке (чтобы стены не падали и потолок не рушился), в то время как будущие предсказатели учились истолкованию каждой дольки и складки бараньей печени. Очень часто бывало, что эти будущие «профессионалы» еще в процессе обучения приводились к клятве в соблюдении секретности.

Месопотамский «клинописец» (ṭupšarru) становится нам еще ближе и понятнее, если мы обратим внимание на малозаметную надпись мелкой скорописью по верхнему краю таблички: «По слову Моего Господина и Моей Госпожи, пусть это дело завершится благополучно!» Подобную надпись можно увидеть на некоторых табличках библиотечного или научного содержания; но еще чаще, наверное, писцы бормотали ее про себя. Смысл ее вполне понятен: клинопись не прощает описок, сделать незаметные исправления практически невозможно. Как часто, наверное, писец, проверяя свою работу, тяжело вздыхал и начинал все снова! Оставлять ошибки или затирать их было явно не принято. Иногда, однако, целая строчка при переписывании оказывалась пропущенной; тогда писец ставил маленький крестик «х» в месте пропуска, а внизу выписывал пропущенную строку, пометив ее другим таким же крестиком. Часто для того, чтобы избежать подобных пропусков, каждая десятая строка в длинных и сложных документах помечалась знаком «десять», а в самом конце для контроля ставилось общее число строк. Перескочить взглядом через строчку при переписывании вавилонскому писцу случалось так же часто, как и сегодняшней машинистке, поэтому нужны были средства проверки. Иногда обеспокоенный писец делал пометку, что он не видел оригинального текста целиком или что табличка, которую он переписывал, повреждена. Использовалось два уровня таких пометок: ḫepi (повреждение, буквально «она была повреждена») и ḫepi eššu (новое повреждение). Работала эта система следующим образом. В некоем учреждении писец по имени Акра-лумур копирует табличку с каким-то важным текстом. Дойдя до места, которое он не может прочесть и понять с уверенностью по причине повреждения в оригинале, он делает в своей копии пометку