Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата - [16]

А если ты найдешь табличку или ритуал, благоприятные для дворца, о которых я не писал тебе, – также возьми их и отправь мне[21].

При этом царь не любил вавилонского почерка, поэтому все добытые для него таблички тщательно переписывались на ассирийский манер, чем занималась большая группа самых опытных столичных каллиграфов. В быстро растущей ниневийской библиотеке находилось самое богатое собрание табличек из когда-либо существовавших под одной месопотамской крышей; этим в некотором роде предвосхищалась идея будущей Александрийской библиотеки [15].

Ах, если бы провести хотя бы неделю в библиотеке Ашшурбанапала! Великая мечта всякого исследователя клинописи: все таблички каждого многотабличного документа стоят на полках подряд одна за другой; все 12 глав Эпоса о Гильгамеше – вот они здесь, целиком, без единого пропуска; ни одной расколотой таблички, а если такое и случается, то ее немедленно заменяют на точную копию. В этой библиотеке любой текст можно было прочесть целиком. Сегодня об этом трудно даже помыслить: найти полностью сохранившуюся табличку – большая редкость, и ассириологам приходится жить в мире фрагментов, осколков и испорченных знаков, никогда не зная точно, «чем кончится этот рассказ». Во времена Ашшурбанапала ученый спор о том, как интерпретировать непонятную фразу в чьем– то письме царю о сулящих невзгоды событиях можно было разрешить, сняв с полки (1) общеупотребительную версию – полностью, (2) версию, пришедшую с юга, из Вавилона или из Урука, – полностью; (3) весьма «нестандартную» версию, например происходящую из малоизвестного провинциального источника, но все же требующую рассмотрения, – полностью; и наконец, (4) большое количество ранее составленных объяснений и комментариев, в которых ученые мужи прошлых эпох оставили много полезных соображений, – каждый такой комментарий полностью. Возможно, в отделе редких изданий бережно хранились древние таблички, несмотря на свое фрагментарное состояние представлявшие большую ценность, в то время как библиотечные сотрудники продолжали поиски других, лучше сохранившихся экземпляров. Сегодня нам приходится собирать всю эту библиотечную коллекцию из маленьких фрагментов, и надо сильно напрячь воображение, чтобы представить себе то время, когда единственной трудностью для читателя клинописных табличек было правильно понять смысл знаков и слов. Деятельность царя по собиранию и сохранению глиняных манускриптов самого высокого качества имела отдаленным результатом то, что материалы, оказавшиеся в распоряжении первых исследователей клинописи в середине XIX века, являлись и самыми полными, и наиболее сохранными среди всего, что в принципе можно было раскопать.

Когда в 612 г. до Р. Х. объединенное войско мидийцев и вавилонян разрушило Ниневию и сожгло все дворцовые постройки, включая Библиотеку, для хранителя глиняных табличек это было не столь чудовищной катастрофой, какой позднее стало сожжение Александрийской библиотеки для хранителя ее папирусных свитков. Когда в середине XIX века библиотека Ашшурбанапала была обнаружена археологами под руководством Остина Генри Лэйарда, перед их взором, как он это сам прекрасно описывает, предстали тысячи табличек и их фрагментов, великолепно сохранившихся в обожженном до состояния хрупкой терракоты виде, в ожидании своей расшифровки будущими поколениями ассириологов. К счастью, многие литературные сокровища Ашшурбанапала хранились в нескольких копиях; поэтому сегодня тексты зачастую могут быть полностью восстановлены по нескольким табличкам-копиям даже в случае, когда ни одна из них не сохранилась целиком. Именно в этой библиотеке были обнаружены ассирийские фрагменты об Атрахасисе и Эпос о Гильгамеше, впервые идентифицированный и переведенный Джорджем Смитом.

* * *

В музейных коллекциях по всему миру лежит такое количество клинописных табличек, что еще многие поколения ассириологов не будут ощущать нехватку в рабочем материале; наоборот, имеется постоянная нехватка в квалифицированных исследователях. После того как в XIX веке была завершена расшифровка клинописной письменности и обоих месопотамских языков, планка профессиональной подготовки ассириологов была установлена очень высоко. Настоящие гиганты в нашей области – в основном выходцы из германских питомников – еще до того, как обратиться в первый раз к вавилонским источникам, уже знали латынь, древнегреческий, древнееврейский, арабский, коптский, эфиопский, сирийский и арамейский языки. Они были не только знатоками в своем деле, но и во всех отношениях выдающимися учеными; скорость и глубина их мысли могла вызывать лишь восхищение. В 1976 г., когда я только начинал работать в Чикаго, Эрика Райнер, в то время главный редактор Чикагского ассирийского словаря, вспоминая своих предшественников Бенно Ландсбергера и Лео Оппенхейма (последних корифеев старой немецкой школы), как-то заметила, что каждый из них прочел все клинописные тексты, опубликованные с момента открытия этой письменности в 1850 г., и более того – помнил в них каждую строчку. Конечно, сегодня, когда клинописные источники и посвященные им книги и статьи публикуются непрерывным потоком, такая просвещенность выходит за границы человеческих возможностей. Поэтому современные ассириологи обычно ограничивают сферу своих исследований одним из двух языков и каким-либо ограниченным периодом его развития, причем эта специализация становится все более узкой. Когда-то в классе у Лэмберта, если какой-нибудь заезжий ассириолог, представляясь, произносил лощеную фразу «я специалист в…», она подвергалась суровому осуждению, а потом заглазно и осмеянию, потому что считалось: