Ковбои и индейцы - [17]

Марион заявила, что ей нет дела до чужих мнений, но в жизни никто и никогда так не выглядит. Видела бы она тех девиц, с которыми он гулял, заметил Эдди. Марион не засмеялась. Не в пример ему.

Ей понравилась «Вечеря в Эммаусе» Караваджо и невероятно понравилось огромное полотно Моне под названием «Кувшинки», потому что, как она сказала, кувшинки именно так и выглядят. Эдди с удивлением узнал, что у них в Донеголе растут кувшинки; Марион сказала, что у них там есть все, это Диснейленд и рай земной одновременно. В магазине она купила открытку с «Подсолнухами» Ван Гога и набор подставок «Великие художники». Для матери. Эдди сказал, что они отличные, хотя про себя решил, что это типичная дешевка.

На площади у Ковент-Гардена они увидели клоуна с голубыми волосами и огромным желтым ртом, он ведрами лил воду на низенького человечка в полосатом костюме и с тоскливым выражением лица. Детвора вокруг ревела и кричала: «Да, да, да!», когда высокий клоун спрашивал: «Лить или нет?» Маленькие паршивцы. После четвертого или пятого обливания низенький подпрыгнул, схватил ведро и выплеснул воду прямо на клетчатые штаны высокого клоуна, а потом бросился наутек сквозь толпу визжащих детей, крича, дуя в свисток и размахивая еще одним ведром, полным конфетти, — это выяснилось, когда он опрокинул свое ведро на какого-то незадачливого толстощекого малыша.

За обедом Эдди сильно нервничал. Музыка в кафе «Тяжелый рок» была чересчур громкая, в зал набилось невообразимое количество народу в водолазках, все кричали, размахивали какими-то проспектами и отчаянно старались произвести друг на друга впечатление, но выглядели при этом скучающе-усталыми. Эдди хотел спросить Марион кое о чем, но надеялся, что вопрос сам собой всплывет в разговоре. Нет нужды говорить, что до этого так и не дошло.

Они болтали о всякой ерунде — о любимых фильмах, о «Файн янг каннибалз», о жуткой грязище лондонских улиц, о шансах Ирландии выиграть Кубок мира…

В конце концов за кофе Эдди решился задать свой вопрос. Как насчет мер предосторожности? — приглушенно, заговорщицким тоном спросил он. Тревожно ему как-то. Риска не было?

Марион сказала, что СПИДа у нее нет, если его это тревожит. Нет, не это, ответил он. Он имел в виду безопасный секс в старомодном смысле слова.

— Ну, сейчас уже поздновато об этом спрашивать, верно? — заметила она.

Эдди глаз не сводил со своего капуччино, чувствуя, что краснеет. Марион помучила его еще минуту-другую и наконец сжалилась.

— Не бойся, — вздохнула она, — я обо всем позаботилась.

— Ну, я не собираюсь лезть в твои дела, — сказал Эдди, — но, по-моему, женщина вправе сама заботиться о таких вещах.

— Ага, ты хочешь сказать, это не мужская проблема.

— Ладно, ладно, — кивнул он, снова заливаясь краской. — Намек понял.

Она сказала, что в следующий раз лучше спрашивать заранее. Снявши голову, по волосам не плачут. Эдди улыбнулся. Он воспринял ее слова как грубоватую шутку наподобие тех, какие отпускал Дин Боб, причем в самый неожиданный момент. Но Марион не улыбалась. Была совершенно серьезна.

— Да, — согласился он, — ты права, конечно.

Она сказала, что знает, что права, спасибо большое. Тогда он спросил, что она имеет в виду под «следующим разом», и она ответила:

— Со следующей невинной крестьяночкой, которую ты подберешь и приголубишь.

Эдди напустил на себя обиженный вид и начал уверять, что ему ничего такого не нужно. Марион сказала, чтобы он расслабился: она просто валяла дурака.

— Ты шуток не понимаешь, Эдди Вираго, — засмеялась она. — Совершенно не понимаешь.

Они шли через Гайд-парк, ели мороженое в вафельных рожках и внушали себе, что прекрасно проводят время. Но оба озябли, говорить было особенно не о чем, октябрь сорвал листья с деревьев и оголил цветочные клумбы.

Серый мутный свет заливал окрестности, и все вокруг казалось таинственным, нереальным, словно за привычными очертаниями крылась иная, грозная суть. Над прудом поднимался пар, будто на каком-нибудь дурацком концерте, когда на сцену зачем-то напускают дым. Вокруг летней эстрады спиралью змеились ряды шезлонгов, почти сплошь пустых, полосатый тик сидений хлопал на ветру; лишь тут и там дремали одинокие пенсионеры, положив шляпы на колени, прикрыв лысины носовыми платками. Кроме этих стариков, да задумчивых бизнесменов, прохаживавшихся по хрусткому гравию дорожек, да влюбленных парочек, обнимавшихся под деревьями, в парке не было никого.

Возле Уголка ораторов они остановились и поглядели назад: на подернутой инеем траве через весь парк тянулись две цепочки следов, темные на бело-сером фоне, до самого пруда. Раза два следы пересекались: это Марион пританцовывала перед Эдди, весело болтая ни о чем. По Эджвер-роуд с ревом катили машины.

Марион сказала, что несколько дней побудет в Лондоне — навестит сестру, а потом съездит в Донегол, заберет свои вещи. Она говорила быстро, возбужденно и громко смеялась. Но ее энтузиазм действовал на Эдди угнетающе. Он пытался отогнать докучливые мысли. Конечно, конечно, он остается с ней. Ведь упустил подходящий момент, ничего ей не сказал. Здесь, в холодном свете Гайд-парка, Эдди остро ощутил, что его ждут неприятности, и в большом количестве. Он был трус. И знал это. Смотрел на Марион, жизнерадостно строящую планы, которые в большинстве, похоже, распространялись и на него, хотя он ничего такого не желал.