Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля - [136]

Конечно, у него большой круг был знакомых среди писателей, но его тянуло к художникам. Юра, кажется, лучше себя чувствовал в кругу художников — живописцев, графиков, реставраторов, скульпторов. Отчасти потому, что Юра сам пробовал себя во многих жанрах, и потому, что занятия изобразительным искусством ему помогали в его писательском деле. А еще Юра имел способность впитывать в себя талантливое влияние друзей, не стеснялся этого и не кичился. Происходило замечательное накопление материала. Он вместил в себя и музыканта, и художника, и, конечно, писателя. Все это в нем бурлило, казалось, все так легко делалось, на самом деле, конечно, это было нелегко. При этом он был очень ранимый человек, и я бы еще сказал «непробивной» — он не пробивал себе дорогу в обывательском смысле слова.

Прозу Юрия Коваля очень трудно переводить на экран, но тем не менее один фильм мы поставили и по его произведению. Мне в руки попалась его книжечка для самых маленьких «Тигрёнок на подсолнухе», и я предложил Юре сделать по ней фильм. Со сценарием там все было непросто, потому что надо было не только придумать ход, но практически сочинить заново всю историю.

Там очень важно было вступление от автора. И Юра придумал: «На далекой на реке на Уссури, там в зеленой высокой тайге, где медведи живут белогрудые, где олени ревут благородные, Амба бродит там, Амба — тигр уссурийский». И очень хорошая находка была дальше. «Да. Он был уссурийский от носа до хвоста. И даже полоски у него были уссурийские». Это придумка очень в духе Коваля.

Потом, когда в фильме от дыхания тигренка прорастает семечка и вырастает подсолнух, закадровый голос Леонова говорит: «Да что же это такое? Подсолнух посреди зимы! Уж не женьшень ли озимый». Такие парадоксальные Юрины вставочки очень хорошо ложились в тему. Замечательная сказка и очень хорошее кино получилось у нас. На фестивале в Таллине в 1982 году «Тигрёнок» получил приз детского жюри.

После «Тигрёнка на подсолнухе» был некоторый перерыв у нас с Юрой, а потом возникла идея сделать полнометражное кино под общим названием «Архангельские новеллы», состоящее из нескольких фильмов. Этот наш сценарий тоже нелегко проходил в Госкино. Мы с Юрой довольно долго думали, очень интересная была работа, много разных черновиков. И в 1986–87 году выпустили два фильма по сказкам Писахова «Апельсин» и «Перепилиха», и по замечательному трагическому рассказу Шергина «Для увеселения». После этого удалось уже сценарий пробить, и надо было написать связки между фильмами «Не любо не слушай», «Волшебное кольцо», «Апельсин», «Перепилиха» и «Поморская быль». Связки о том, как старый помор рассказывает рыбакам свои были и небылицы. В этих связках были очень интересные Юрины находки, например, скомороший зачин «Волшебного кольца»:

… поморскую сказку-скоморошину,

про доброго Ваньку и царя нехорошего,

про хитрую царскую дочку Ульянку,

которая хлебала в Париже солянку,

а также расскажет сия эпопея

про верных друзей и змею-скарапею.

Этот фильм вобрал в себя двенадцать лет работы. Получилось большое полотно, в нем начало и финал были эпически былинными, а внутри были много смешного. И в 1989 году была очень хорошая значительная премьера нашего фильма «Смех и горе у Бела моря». На сцене были и портрет Шергина, и корабль из его комнаты, на вечере были его наследники, священник, который соборовал Шергина, и звучал голос самого Бориса Викторовича. Юра как соавтор сценария был горд, ведь работа в кинематографе — это отдельный, очень значимый для него этап жизни.

Последний фильм, который мы сделали вместе, был «М15(;ег Пронька». Здесь очень много было придумано вместе с Юрой в сценарии, хотя и в самом «Проньке Грезном» у Шергина много было озорного, смешного и хорошего. Самое начало 90-х было временем создания кооперативов, развития частной торговли. И в «Мистере Проньке» зазвучало слово «кооператив». Вещь, написанная в тридцатые годы, оказалась настолько злободневной, что даже сейчас посмотреть — ни прибавить, ни убавить.

В этом фильме он очень точно нашел название, ведь у Бориса Викторовича эта вещь называется «Пронька Грезной», а в нашем фильме «мистер» писалось латинскими буквами, а уж Пронька русскими. Вслед за этим Юра придумал стихотворный зачин в стиле скоморошьего, балаганного райка:

Невероятная история

про грезного Прения,

про пари американско,

про семейство царско,

про меньших братьев ковбоев…

Юра говорит: «Похожих как два куска обоев». И они действительно такие в фильме, это очень хорошо легло. Он часто придумывал такие ключевые слова, которые легко ложились на канву сценария. В 1991 году Юра был на теплой премьере в Доме кино и очень радовался, что фильм понравился его другу Ролану Быкову.

Завершив нашу совместную деятельность этим фильмом, мы с ним встретились весной 1995 года, он тогда неважно себя чувствовал… А в июле друзья пригласили нас с женой пожить на Волге. Оказалось, это недалеко от Плуткова, и мы поплыли по Нерли на моторке к Юре в деревню. По пути я зашел в магазин, купил бутылку водки. Мы пришли к дому, он был покрыт новым шифером. Вышла Наташа, потом Юра. Дом был такой обжитой: запахи, тепло — все было, о чем Юра мечтал, когда писал о деревенской жизни. Мы разговорились. «Вот, — говорит, — дом покрыл новой крышей». Повел меня в свою чердачную мастерскую, показал последний натюрморт — синие цветы. Было видно, что он неважно себя чувствует, и о бутылке я даже не заикнулся. Он мне рассказал о гонораре в виде части тиража за последний сборник, я с ним поделился идеей поставить шергинского «Пинежского Пушкина». Говорю: «Ты поправляйся, мы с тобой обязательно возьмемся». Поговорили, попрощались, во дворе бегал пятилетний Алёша. Это было 29 июля 1995 года.