Коулун Тонг - [2]

Альбион-коттедж стоял неподалеку от Лугард-роуд, на обрыве, прямо над пожарной частью, что обслуживала район Пика Виктории, который в Гонконге именовался просто Пик. Сегодня пожарные сидели в здании, за плотно закрытыми окнами и дверями. В такие утра все внутри коттеджа облепляла влажная пленка, как-то даже оживлявшая замшелую обстановку, распространявшая по комнатам запах выдержанного сыра — похожий, впрочем, еще и на запах морга. Полировка на мебели портилась; корпус настенных часов, отличавшихся докучливым тиканьем и тугой пружиной, от сырости тускнел, зато дубовая шкатулка с маленькой серебряной пластинкой «ДЖОРДЖ И БЕТТИ, 1946» (в ней хранилось столовое серебро) начинала блестеть. Механический календарь, показывающий «ЧТ 7 МАРТ 96» (недавно он сломался, и теперь его приходилось ежедневно переставлять вручную), софа и подушки в наволочках, вышитых гарусом, кожаный табурет (упорно сохраняющий вмятины от каблуков Джорджа), банки с вареньем, чашки на подносе, штабель старых журналов у кресла и само кресло — все запотевало от сырости, все воняло.

Зато, если утро выдавалось ясное, в выходящих на восток окнах, за ящиком с дебрями настурций, кишащих мошками и тлями, становился виден далекий, похожий на галлюцинацию Китай — Красный Китай, говоря по-старому. От фабрики, находившейся в Коулун Тонге на той стороне бухты, до Шэнчжэня было рукой подать — час езды по железной дороге. Но за сорок пять лет она не побывала там ни разу, как и Джордж, пока был жив, как и Чеп, ведь — пусть он и неподалеку — какой смысл ездить в Китай?

Вошел Чеп, сморкаясь, бормоча:

— Ты слышала, телефон в шесть утра наяривал? Что за идиот звонил так рано?

За Чепом еле поспевал Ван. Слуга нес полный лоток тостов, блюдо с беконом и папайей — все, что Бетти уже предвкушала по запаху, — и стопку салфеток.

Свернув носовой платок, Чеп убрал его в карман. Прежде чем сесть за стол, замешкался. Сорокатрехлетний, лысеющий, он осторожно ощупал свое темя, точно силясь прочесть что-то, написанное азбукой Брайля. Зачем он это делал — бог весть: то ли по суеверной привычке, то ли в надежде обнаружить на плеши волосы… Или то был рефлекс, сохранившийся со времен, когда он еще не лишился шевелюры?

— Ван только-только овсятки испек. Съешь овсятку, Чеп. Дай ему овсяточку, Ван, ты же на них мастер.

Расточая Вану похвалы, Бетти на самом деле тешила свое самолюбие. В действительности его заслуга была невелика — овсяные лепешки, как и все прочие блюда, Ван готовил по рецептам, которым его научила Бетти, а потому всякий завтрак был ее творением.

Ван был высок ростом — еще выше, чем Чеп, — с широким северокитайским лицом, приплюснутой головой и широко расставленными глазами, что придавало ему сходство со змеей. Сходство усиливалось, когда Ван улыбался, но такое случалось редко. Его смех слышался чаще, но казался еще более зловещим, чем улыбка, поскольку никогда не выражал радости — а только тревогу и страх. Этим утром он, по-видимому, еле удерживался от смеха. Может, утренний телефонный разговор подслушал?

Не проронив ни слова, Ван поставил завтрак на стол и удалился. Ходил он бочком, сутулясь — Бетти объясняла это его высоким ростом. Человек он был нелюдимый, но ни в коей мере не загадочный. У него имелось хобби — бег трусцой.

Чеп тоже ничего не говорил. Набив рот «овсятками», он возился с яйцом. К его щеке пристала яичная крошка.

— Тут у меня манюсенький ломтик бекона пропадает, — произнесла Бетти.

— Раз уж пропадает… — Чеп взмахнул ложкой.

— Дай я сама за тобой поухаживаю.

Мать столкнула на его тарелку три жестких ломтика, а затем включила приемник. Он был величиной с хлебницу, в зеленом бакелитовом корпусе, с желтой подсвеченной шкалой и трещал. Приемник купил Джордж. «За бесценок», — всегда подчеркивала Бетти, а Чеп до сих пор хвастался, что приемник не японский, а фирмы «Робертс». Как и стоящий в серванте приземистый термос с Джоном Буллем[1], он был сделан в Англии. «Да, когда-то и мы аппаратуру производили!» Телевизор был фирмы «Буш». Патефон — тоже «Буш». Тостер — «Дуалит». Вся сантехника — раковина, ванна, унитаз с бачком — от «Твайфорд Адамант». «И автомобили тоже». Маллерды ездили на черном «ровере» 1958 года, купленном Джорджем. Муж Бетти гордился этими английскими товарами, поскольку, как он часто говаривал, они хоть порой и требуют ремонта, но никогда — по крайней мере, при его жизни — не выйдут из строя окончательно. Толкуя о бытовой технике или о своей добротной одежде, Джордж с чувством огромного удовлетворения провозглашал: «Эти меня переживут!»

Теперь из динамика «Робертса» обычно неслось такое, что приемник хотелось сравнить с милой старушкой, которую заставили обучиться новому языку. Этим утром он заявил: «Накануне 1997 года, этого как бы важного рубикона в нашей жизни…»

А, опять Передача. Ее насмешливое неофициальное прозвище — Сдача по-китайски — уже превратилось в бородатую шутку, навязло в зубах. К теме Передачи в Гонконге сводились все выпуски последних известий; какую местную новость ни возьми — будь то состояние экономики, освоение пустующих земель, расценки на аренду офисных помещений, цены на бензин, строительство нового аэропорта, громогласные сетования празднующих труса политиков, — все имело непосредственное отношение к Передаче. Поскольку каждый день долдонили ровно то же самое и продолжалось это уже долго, Чеп вообще избегал темы Передачи. Кроме того, Маллерды поклялись остаться — просто ради спортивного интереса. Они ничем не рискуют — ведь паспорта у них британские. К тому же в отличие от большинства представителей английской колонии они не были вольными птицами: Маллерды пополам со своим компаньоном, мистером Генри Чаком, владели в Гонконге фабрикой.