Котика вам в ленту! - [6]

Казалось, Барсик будет всегда. Но весной мы с мамой уехали в Ленинград. Оставили кота бабушке. А когда вернулись, Барсик умер. Больше не было Барсика. Оказывается, ему бросали в миску жир, корки и обрезки. «Коты должны всё есть!»… Это чьим-то другим котам надо было объяснять, что есть надо то, что дают, и тыкать их мордой в еду. Барсика не надо было тыкать. Он всегда ел то, что дают. До последней крошечки. Умное благодарное создание. Ел и жир. Давился, но ел. И когда у него началось несварение и заворот кишок, в больнице, куда перепуганной бабушке пришлось его нести, сказали, что уже поздно. И чего же это он у вас наелся…

Заменить такого кота было невозможно. Барсик, спокойный и благородный, умерший в страшных мучениях, не шел из памяти. Вот тебе и «С любимыми не расставайтесь»… Предположить его смерть от жира не мог никто…

Мы смотрели других котят. Выбирали. Не то что нам хотелось реабилитироваться перед кошачьим царством, завести нового котенка и в память о Барсике залюбить его до изнеможения. Но и без кота было невозможно. И я выбрала котенка среди только что родившихся у кошки другой моей одноклассницы, Иры Галкиной. Совсем не как Барсик он был, черный-черный, как мрак. Я выбирала черного, думала, что для тоски такой цвет в самый раз.

Мы как раз переехали в новую квартиру, думали, там с нами будет жить Барсик.

Но появился у нас Ипполит.

Котэ-готэ

Черный-пречерный, пушистый и тощий одновременно. Ипполит. А на шейке кисточка. Беленькое пушное пятнышко на общем черном фоне.

Ничего общего с Барсиком у Эполета, разумеется, не было. Котенок с топотом бегал по просторам квартиры, был капризен и привередлив в еде: сегодня это буду, завтра это же самое почему-то уже не буду… Промахивался мимо лотка. Драл новые обои, таился и прыгал из-за угла на колготки.

Но был так мил, но так ласков, но компанейский какой… Он играл, играл, играл, не переставая. Его тискали, гладили по шерсти и против, щекотали, подкидывали, растягивали и засаживали в мешки и коробки. Ему зажимали нос и заставляли дышать ртом или попой на выбор. Его так замучивали, что он падал на пол… Но тут же поднимался и, если сил совсем не оставалось, даже не шел, а полз к своим мучителям – «Давайте играть еще». Вот что с ним было делать? Играли.

Гопки. Бесконечная игра гопки имени Владимира Ильича Ленина. Об этой игре мы узнали из детской книжки автора Бонч-Бруевича. Отличная игра! Это когда сложенные кольцом руки ставишь перед котом, командуешь ему «Гопки!» – и кот прыгает через руки. Тут же, пока не удрал, нужно снова поставить перед ним руки, снова «Гопки!» – и кот снова должен прыгнуть. И еще. И еще. С каждым разом надо ставить руки чуть выше – и чем выше они, тем красивее получается изящный прыжок. Ипполит в своей жизни прыгнул рекордное количество гопок. Прыгнет – и метет по полу пышным хвостом, прыгнет и кокетничает, вроде как «надоели вы, ну что за гопки, детский сад…» На чужих котах мы при любой возможности до сих пор гопки практикуем, но Ипполит был у нас непревзойденный гопкомастер.

Ох, а как он любил обниматься! Возьмешь его на руки, а он тут же кладет лапы на плечи, обнимает – правда-правда, как маленький человек обнимает, прижимается к шее, трется, мурчит. Ну такой обнимашечка. Правда, у меня на него сразу аллергия начиналась – по шее тут же бежали красные пятна, которые сильно чесались. Приходилось его снимать аккуратненько и идти за супрастином.

Нет, Ипполит не заменил нам славного Барсика, но такой черный, такой загадочный, он, казалось, должен стать атмосферным котом для загадочных таинственных девушек. А Ипполит рос веселым, безалаберным, незлым и странным в некоторых проявлениях котом.

Рос он, рос. Играл, веселился, очень боялся пылесоса. Так сильно, что при первых его звуках шерсть Ипполита вставала дыбом. Дыбом – это когда каждая шерстинка стоит перпендикулярно его телу. Не кот, а шар становится, да еще спина выгнута – так, что передние ноги прямо-таки прижаты к задним, а все тело ушло в изгиб спины. И шипит. И какается от страха. Первый раз, когда пылесос к нему приблизился, Ипполит так долбанул лапой по ревущей и сосущей воздух трубе, что пластмассовая насадка треснула. Вот какая сила. Мы несколько раз забывали, что Ипполит так пылесоса боится, думали привыкнет. Но нет, поведение не менялось. Так что приходилось его в дальней комнате закрывать, потом пылесос выключать и переносить Ипполита в другое безопасное помещение, уже отпылесошенное.

Его выпавшие зубы – по одиночке и целыми обоймами попадались по квартире. До этого мы выпавших кошачьих зубов никогда не видели. Взамен маленьким тоненьким котеночьим зубяткам выросли у Ипполита клыки – роскошные, толстые, белые. Мы собрали выпавшие зубики в шкатулку.

Пасть у Ипполита была розовая – признак доброго нрава. Если б черная была – злой кот, верная примета.

Подрос Эполет и стал вредничать. Метить и лить лужи. В обувь. И начал он со своей кормилицы. Да-да, мама его поила, кормила, он знал, за кем надо бежать, в чьей сумке всегда вносится в дом основной запас продовольствия. Питание у него было бесперебойное, разнообразное – это в перестройку-то! Жаловаться грех было Ипполиту. И – однако ж – именно по маме был нанесен первый удар. Красные туфли с белыми каблуками, легкие, удобные, радость, а не туфли. Облил обе штуки. Запах впитался в матерчатые части и кожаные стельки. Мылись туфли всеми химическими средствами, что были в доме, сушились и снова стирались. Но продолжали вонять.