Кот со многими хвостами. Происхождение зла - [36]

Даже газеты топтались на одном месте.

Это было странно. Status quo ante[68] в американской журналистике заключался не в стоянии на месте, а в отступлении назад. Материал задерживался на первой полосе только в стадии развития. В противном случае он перекочевывал на шестую и продолжал отход, пока вовсе не исчезал из газеты. Однако в истории с Котом правило было нарушено. Дело не развивалось, но по-прежнему оставалось на передней полосе, словно свежая новость.

Новостью в какой-то мере было то, что Кот дремал в своей берлоге, а не охотился за очередной шеей. Его бездействие возбуждало особый интерес — жуткий магнетизм напряжения. Это напоминало тлеющий огонь между яркими вспышками пламени. Если, как говорил Джефферсон[69], газеты «служат для того, чтобы рассеивать дым и ядовитые пары», то нью-йоркская пресса могла лишь следовать этому закону.

Во время таких интервалов нервозность в обществе становилась особенно заметной. Ожидание было хуже самого события. Когда Кот совершал убийство, люди в течение нескольких дней испытывали полуистерическое облегчение, чувствуя, что опасность вновь миновала их самих и их близких. Но страхи не исчезали, а только временно отступали. Облегчение быстро проходило, и вместе с этим возвращалось напряжение, ночные страхи, отсчет дней, мучительный вопрос, кто окажется следующим…

Бесполезно было бороться со страхом, пытаясь убедить себя в том, что вряд ли именно вы станете очередной жертвой. Срабатывали психологические законы лотереи, в которой выиграть может каждый, но, в отличие от других подобных игр, призом являлись не деньги, а смерть. Билеты были проданы всем ньюйоркцам, и каждый леденел от ужаса, что в следующий раз он может вытянуть выигрышный номер.

* * *

Эллери радовался, что неделя подходит к концу, но суббота казалась невыносимой. Абсурдный график интервалов не давал ему покоя. Между первой и второй жертвами — девятнадцать дней, между второй и третьей — двадцать шесть, между третьей и четвертой — двадцать два, между четвертой и пятой — Моникой Маккелл и Симоной Филлипс — необъяснимое сокращение до шести дней, а затем, между шестой и седьмой жертвами, вновь увеличение до одиннадцати. Не было ли это началом новой восходящей спирали? Не станут ли интервалы регулярными? Сегодня был двенадцатый день после удушения племянницы миссис Казалис.

В подобной неопределенности с каждой минутой усиливался страх.

Эллери провел субботу разъезжая по полицейским вызовам. Впервые он воспользовался полномочиями, предоставленными ему мэром. Квин-младший не был уверен, что они сработают, но когда он потребовал радиофицированный автомобиль, то черный лимузин, рассчитанный на семь пассажиров, без опознавательных надписей, с шофером и детективами в штатском появился очень быстро. Сидя в салоне, Эллери слушал бесконечные рассказы о «потрясающих делах». Причем каждый детектив был здоровенным парнем вроде сержанта Вели и обладал соответствующей его габаритам глоткой, так что шума было много.

Весь день Эллери интересовало, что происходит с его отцом. Никто не знал, где инспектор Квин, — старик ушел, когда Эллери еще спал, и не приходил в управление.

Они мчались под рев сирены от Бэттери до Гарлем-Ривер, от Риверсайд-Драйв до Первой авеню. Они участвовали в разгоне драки подростков на Сан-Хуан-Хилл и аресте кокаиниста, пытавшегося всучить поддельный рецепт бдительному йорквиллскому аптекарю. Они посещали места ограблений, дорожно-транспортных происшествий и других событий — таких, как попытка изнасилования в коридоре «Хеллс-Китчен» или угон машины возле ломбарда на Третьей авеню. Они были свидетелями бескровной поимки гангстера в Маленькой Италии, давно разыскиваемого по подозрению в убийстве, и побега внезапно впавшего в буйство повара-литовца из ресторана в Маленькой Венгрии. На их дежурство пришлось четыре самоубийства — это, как объяснили детективы, превышало обычную норму, но лето выдалось скверное. Одно из них произошло на станции метро «Боулинг-Грин», где пожилой бруклинец бросился под поезд; второе на Хералд-сквер, где девушка выбросилась из окна отеля, в котором зарегистрировалась как приезжая из Чикопи-Фоллс в Массачусетсе, как оказалось, она сбежала из дома; третье — в жилом доме на Райвингтон-стрит, где женщина отравила газом себя и ребенка; четвертое — на Западной Сто тридцатой улице, где алкоголик вскрыл себе вены. Было два вызова по поводу убийств: первый перед полуднем, в связи с поножовщиной в гарлемском притоне; второй в половине седьмого на Восточную Пятидесятую улицу, где служащий рекламного агентства забил жену до смерти гаечным ключом. Последнее дело заинтересовало детективов, так как в нем был замешан еще один мужчина — темная личность с Бродвея, — и они хотели задержаться, но Эллери велел ехать дальше.

Удушений не было — ни шнурами, ни без.

— Еще один обычный день, — промолвил детектив за рулем, сворачивая на Восемьдесят седьмую улицу. Голос у него был виноватый.

— Почему бы вам не поездить и вечером? — предложил другой детектив, когда Эллери вылез из машины. — Субботние вечера всегда оживленные, мистер Квин. Может, к ночи Кот выйдет на охоту.