Кот Шрёдингера - [29]

Отец Эрвин сказал мне, что тоже долго размышляет над этим, и что у него есть некоторые наметки. Эта задача, сказал он, схожа с несколькими другими. Я скажу тебе, в чем суть, когда ты скажешь, например, есть ли множество мощности большей, чем счетное, но меньше, чем континуум (я про себя отметил, что это любимое высказывание Томсона, которым он парировал вопросы надоедливых учеников). Да, да, сказал я, один сапог как бы аналогичен счетному множеству (и тело не обладает душой), а весь человек — континууму (и тело обладает душой). Я тоже об этом думал. Отец Эрвин посмотрел на меня с уважением. Да, ты многое знаешь. Но есть и более сложный пример. Ты знаешь, что такое принцип неопределенности и отчего он возникает? Что такое — примерно представляю, отчего возникает — нет, сказал я. Так я и думал. А возникает он от того, что любая квантовая частица находится одновременно в двух противоположных состояниях, в их смеси, или суперпозиции. (Ооо, я этого не знал, сказал я). Тут Нине стало скучно, и она отправилась домой. Так вот, любая частица есть смесь этих двух противоположностей, в полном соответствии с диалектикой Гегеля! (Это поразительно, поддакнул я). Но если взять, например, кота! продолжал разглагольствовать отец Эрвин. (Да-да, возьмем кота?..) Про кота этого сказать нельзя! Например, возьмем два разных состояния: «кот жив» и «кот мертв». Кот, принадлежа к микромиру, либо жив, либо мертв! Третьего не дано! (Ну, философски, может быть, он смешанном состоянии…) Никакой философской еботни! Физиологически он жив или мертв, ну! (Физиологически да.) Ну вот. Получается, частица в микромире находится в смешанном состоянии, а в макромире нет. Так? (Ну, так). А раз так, то в какой момент частица переходит из микро- в макромир? В какой момент исчезает неопределенность? Нет ли какого-нибудь среднего состояния, скажем, мезомира, и в чем оно выражается? (Что оно?) Ну, это состояние. (Ааа.) Ничего не напоминает? (Ааа, ну да, да. Континуум-гипотеза!) Именно! Счетное множество это микромир, континуум это макромир. Что между? А я радостно закричал: сапог Вовы это микромир, мертвый Вова это макромир. Что между? Именно! пьяно закричал отец Эрвин. Я задумался. Так, значит, нельзя похоронить Вову частично? Вот этого я тебе и не могу сказать, сказал отец Эрвин. Мы ведь только что это обсуждали. На всякий случай — не буду.

Когда поздно ночью я уходил от него, все, казалось, встало на свои места: я решил эту проблему, думал я, а отец Эрвин — мой учитель; это было так называемое ложное просветление, об опасности которого предупреждал меня де Селби. Решение, казалось мне, гениально простое: любая часть тела обладает душой. Любая. Точно так же и в любом счетном множестве есть зачаток континуума. Это решение простое и гениальное, думал я. И, кстати, аналогично и во мне есть немного Благодати, и я, значит, имею право проводить обряды и таинства. И втихаря решил, раз так, тайком похоронить останки Вовы. Кроме того, у Нины от его запаха болела голова, она постоянно жаловалась на это, а я не мог оставить друга без погребения. Выйдя за порог, я отправился ночью на погост. Запах мертвечины от моего мешка легко растворился в стойком смраде кладбища. Лопаты у меня не было, я решил пока припрятать где-нибудь свой мешок, а потом похоронить, попозже. В поисках удобного места я ходил между могил и в лунном свете рассматривал надгробия — я оценивал их не с эстетической, а с практической точки зрения. Найдя самое большое надгробие, почти склеп, в виде полой пирамиды, я спрятал внутрь мешок, и выпрямился, чтобы фамильярно погладить по щеке фотографию на могильном камне, сказав, вот так-то сынок, или такие дела, отец, или погладить по лысине и сказать лысая башка дай пирожка (такая вдруг пришла в мою пьяную и веселую голову фантазия). Башка на фотографии была не совсем лысой, так что пошутить про пирожок не удалось бы, но охота шутить у меня пропала, и вообще я мгновенно протрезвел: на меня с фотографии смотрел сам Эйнштейн!!! С высунутым языком, та сама каноническая фотография авторства Альберта Сасса! Единственное отличие — Эйнштейн тут был с бородой! Фамилия, однако, была совершенно другая: Петров не Петров, Сидоров не Сидоров, — но это совершенно определенно был Эйнштейн, пусть и отпустивший бороду. Само провидение заставило меня спрятать мешок под именно этот памятник. И это в тот момент, когда я получил ответы на все вопросы! Непонимание тяжелой подушкой навалилось на меня. Откуда здесь Эйнштейн, в лагере его врагов? Как он умер? Почему у него такое роскошное надгробие? Может быть, он был союзником букмекеров? Не уходил ли отсюда кто-нибудь после его смерти? Настоящий ли это Эйнштейн или опять двойник? Почему никто не видел Вову, хотя вокруг валяется столько его останков? Столько вопросов! Так я понял, что просветление мое было ложным — при истинном просветлении либо не возникает такого количества вопросов, либо они тебя просто не волнуют. Спасибо тебе, Эйнштейн (если ты на самом деле Эйнштейн)! Отец Эрвин сразу стал подозрителен, расспрашивать его нельзя. Но желание понять, что случилось с Эйнштейном, что случилось с Вовой, что вообще происходит, меня охватило страшное. Это должно быть как-то увязано и с моим, оказывается, не до конца разрешенным вопросом