Кот Шрёдингера - [28]

Но поторопись! Я вижу, ты очень обеспокоен грядущим концом света и т. д. Я верю, что ты достигнешь просветления до того, как я открою банку с D.M.P. Когда ты в полной мере постигнешь квантовую механику, ты не будешь так сильно расстроен. К чему огорчаться? Ведь ты познал Истину. В том же случае, если квантовой механики ты постичь не успеешь, исчезновение всего кислорода в атмосфере тебя, несомненно, удручит — но исключительно от незрелости твоего ума. Мне бы не хотелось, чтобы было так — но если так случится, я, как ты понимаешь, не расстроюсь. Ведь я квантовую механику понимаю. Еще раз, хотя это и излишне, напоминаю о конфиденциальности и прочая. Обнимаю тебя с нежностью.

Прочтя это письмо, я понял, что время не ждет. Поэтому, потрахавшись опять после ужина с Ниной, я усиленно принялся размышлять над своим вопросом: СКОЛЬКО НУЖНО ИМЕТЬ ПРОЦЕНТОВ ТЕЛА, ЧТОБЫ В НЕМ БЫЛА ДУША? Пока я размышлял, Нина опять стала ходить голышом и приговаривать: ну, теперича нам здесь преотлично! ежели мы теперича даже совсем разденемся, так и тут никто ничего нам сказать не может! За этим действием меня (нас) застали сотрудники администрации. Ура| сказали они. Мы, наконец, нашли вам место для жизни не в четырех стенах темницы, а на воле. Завтра с утра вы переезжаете. Я хотел возразить, что вовсе не хочу жить на воле, меня устраивают стены темницы, раз здесь есть интернет, кормят и в любое время выпускают гулять, но по пустым глазам и жестко сжатым губам представителей администрации понял, что решение они приняли окончательное, далось оно им нелегко, менять они его не будут; а раз так, то зачем зря ссориться? Не стал я спрашивать и о нашем статусе, и когда и куда нам можно будет уйти; поднимать эту тему было пока рано, а если здесь тайное убежище букмекеров, как я понял из слов Ивана, то нужно было сделать все возможное, чтоб узнать судьбу Эйнштейна или Вовы. Я сказал себе: лучше сделать и раскаяться, чем не сделать и пожалеть, помни, Эдик, конец цитаты. Поэтому я просто выторговал себе: 1) право приходить сюда работать на компьютере с Господином Интернетом; 2) чтобы в наше новое жилище в поселении нам приносили еду из столовой; 3) чтобы, если что-то понадобится, я всегда мог встретиться с кем-нибудь из администрации, в любое время дня и ночи. Администрация пошла на мои условия с видимым облегчением. Кажется, они меня опасались, но почему опасались — остается для меня непонятным до сих пор. Возможно, потому, что я умел работать в Интернете.

С утра мы перенесли свои пожитки. Поселили нас в самом центре. Я сразу же принялся за поиски, в первую очередь, конечно, исследовать на предмет Эйнштейна местное питейное заведение. Проблема была в том, что во всем поселке не было питейного заведения! Тут было-то всего несколько улиц, я быстро прошел по центру, но из кандидатов на питейное заведение увидел только продовольственный магазин. Тогда я стал ходить по поселению концентрическими кругами, постепенно расширяя круги, подобно спирографу. Это было довольно скучно. Улицы были пустые, только попадется иногда баба с ведром или человек в белом плаще и с портфелем под мышкой. На одной из улиц мне попался священник, обычный священник, только почему-то с донельзя расцарапанным лицом. Он пристально посмотрел на меня, а когда мы разминулись, вдруг сказал: Эстрагон! Я обернулся. Он смотрел на меня. Видимо, это меня он имел в виду. Я привык к тому, что здесь я Блади, поэтому в целях сохранения инкогнито и конспирации, о которой заклинал де Селби, развернулся и пошел дальше. Эстрагоон! снова позвал меня священник. Это вы мне, спросил я. Кажется, вы ошиблись. Как это ошибся, всполошился он. Разве ты не узнаешь меня, Эрвина? Как я могу вас помнить, сказал я, когда вы старше меня раза в два? Да как же ты меня не узнаешь? Я знавал твоего папу, видимо, Савву! Тебе был годик, когда я пришел к нему прощаться, как раз уезжал в сей приход. Я еще поднял тебя к лампе и стал смеяться, и ты тоже стал смеяться, и нафурил мне прямо в рот! Вот это было меткое попадание! И ты сейчас как две капли на него похож, я даже подумал: если кого я тут и вижу, так сына Саввы Никитича, похож на него как две капли воды. Неужели не помнишь? Вы ошиблись, сказал я, изображая сердечнось, меня зовут Блади, а батеньку моего зовут Спиридон. Он, правда, Никитич, и, говорил, у него есть брат — может, это и есть Савва? Я могу быть на него похожим, то есть, на его сына похожим, на вашего Эстрагона. Священник посмотрел на меня недоверчиво. Может, и так, пробормотал он, может, и так, и снова оживился: в любом случае, приглашаю отведать у меня, чем бог послал! Если вы племянник Саввы — вы мой друг навеки. И он объяснил мне, где живет — церковь и поповский дом располагались в конце улицы. Я обещал, что приду тотчас же, схожу только за женой, и мы разошлись. Мне было не по себе. На самом деле я Эстрагон Саввич, для друзей Эдик, и очень похож на отца.

Попа звали Эрвин Шредингер, он был из поволжских немцев. Не буду утомлять читателя подробностями нашего знакомства и последовавшей не лишенной приятности беседы под водочку с картофанчиком, а сразу перейду к важному: собираясь к нему в гости, я прихватил все, что осталось от Вовы: ботинки, куртку, пояс с ножнами с финкой. Не можно ль похоронить их здесь по-христиански, спросил я. По-христиански, засмеялся отец Эрвин, по-христиански нет. В них же не осталось души. Эта фраза послужила рубильником, включившим вопрос, над которым я размышлял все это время. Может быть, отец Эрвин мой учитель, а не де Селби, думал я, сначала робко, а потом со все возрастающей (в ходе дельнейшего разговора) уверенностью. А? может быть, он? Я спросил у него: