Кот, который всегда со мной - [24]

Я и сам прошел в Саг-Харборе такой же процесс, когда подбирал товарищей для «игр в песочнице». После того как мы вернулись из Прованса, я на все лето с июня по сентябрь засел в своем убежище на Лонг-Айленде и выбирался в город только по крайней необходимости. На то было несколько причин. Во-первых, там замечательно работается. Окна моего кабинета выходят в наш красивый сад (целиком и полностью детище Дженис. Мой единственный ежегодный вклад — дикое нытье, когда от меня требуется возделать все наши «десятки акров пустоши за домом» — то есть в нашем случае это треть акра, куда надо посадить миллион луковиц тюльпанов, и посадка почему-то всегда происходит под проливным дождем). Зато я часами с удовольствием трудился за столом, сгорбившись над компьютером. Во-вторых, я могу находиться там один, точнее, без человеческого общества, и очень это ценю. Нью-Йорк — общественное место, а моя издательская работа требует постоянного общения.

Привлекательная сторона состоит в том, что я могу водить авторов, агентов и почти любого, кого сочту интересным человеком, в превосходные рестораны. Отрицательная — в том, что большинство авторов и агентов превращаются в настоящий геморрой, а те, кого я сначала принял за интересных людей, оказываются неимоверными занудами и большую часть времени рассказывают о себе. Моя писательская жизнь тоже вполне общественная, во всяком случае, в городе, поскольку приходится подлизываться к телевизионным и киношным начальникам, точнее, к нью-йоркским телевизионным и киношным начальникам, а они на эволюционной лестнице стоят гораздо ниже своих калифорнийских коллег, поскольку все, от кого есть хоть какой-то прок, давно в Лос-Анджелесе. Суть такова: если бы окончательный выбор был за мной, я бы сделался отшельником. И Саг-Харбор позволяет мне вообразить, что я хотя бы на часть года могу от всего отрешиться.

Первые несколько лет, когда я проводил там летние месяцы, мой обычный распорядок был таков: подъем, пробежка на одну-две мили, легкий завтрак, работа целый день, обед (частенько пицца и пиво). Когда появилось новое изобретение — спутниковое телевидение и я водрузил на крышу небольшую антенну, к перечисленному добавился новый пункт: просмотр спортивных программ или кинофильмов всю ночь. Мне не надо было разговаривать, дружески общаться, что-нибудь для кого-нибудь делать (кроме периода с вечера четверга до утра понедельника, когда приезжала Дженис и я с удовольствием окунался в цивилизацию). Выполнив работу, я мог есть, пить и жить растительной жизнью. А в тех случаях, когда Нортон снисходил до того, чтобы есть пиццу, мы становились по-настоящему родственными душами.

Со временем подобный распорядок стал нравиться мне все больше и больше. И вскоре я обнаружил, что не одинок. Оказалось, что много женщин вели такой же образ жизни (разве что без пива и пиццы). Мужья приезжали вечером в четверг или в пятницу днем, проводили выходные, а в понедельник утром жены отвозили их на железнодорожную станцию, целовали на прощание и возвращались к будничному существованию самодостаточности (только вместо кота заботились о детях — одном, двух, а то и трех). Каждый понедельник, провожая Дженис на станции Бриджгемптона, я стоял среди сотни прощавшихся с мужьями женщин. Когда поезд трогался, я оглядывался и замечал, что многие смотрят на меня. Мне казалось, что у них мелькает мысль: «Какой нежный муж. Взял на себя обязанности по хозяйству, воспитывает детей». Мне хотелось объяснить, что не такой уж я и нежный и воспитываю не ребенка, а кота, но всякий раз решал, что лучше промолчать.

По выходным я обсуждал эту ситуацию с друзьями, которые владели там домами, особенно с теми, кто находился в таком же положении, как и я. С тремя парами в летние месяцы мы виделись постоянно. Нэнси и Зигги уже препарировались в предыдущих книгах о Нортоне. (Возможно, вы помните, что Зигги известен на работе под многими именами. Некоторые знают его как Джона, другие как Джека. Кое-кто называет Элди. А теперь, в своей последней инкарнации на Уолл-стрит, он стал еще Джоном-старшим, поскольку у него появился новый помощник — Джон-младший.) Затем Эд и Кэролайн и Том и Энди. В эти летние месяцы Зигги, Эд и Том уезжали по понедельникам в город, ворча и сетуя на то, как некоторым (то есть мне) легко живется. А Нэнси, Кэролайн и Энди оставались и недоумевали, чем я занимаюсь в одиночестве в своем маленьком викторианском домике. Проходили недели, и наши разговоры развивались, подобно отношениям Нортона с молодой кошечкой. Сначала мы обсуждали, как нам повезло, что мы так подолгу можем жить на Лонг-Айленде. Затем — как приятно оставаться одним (с детьми или с котом). Потом кто-то сказал: «Слушайте, почему бы нам в среду не сходить всем вместе в кино?» Мы так и сделали, и за этим последовало новое предложение: «Почему бы нам каждую среду не ходить всем вместе в кино?» Дальше — больше: раз в неделю я попадал на девичник. Нэнси, Кэролайн, Энди и я (плюс разные дамы, которых в тот момент заносило в наши края) шли в киношку, обедали и обсуждали наши сугубо девичьи дела. Я выслушивал, как их детишки играют в футбол, и рассказывал, как недавно сойка клюнула Нортона в голову. Они старались приучить меня к белому вину, я — превратить их в ценителей мартини и мяса с морепродуктами. Сообщал, как сыграла бейсбольная команда «Нью-Йорк Метс», и они при этом старались не очень ерзать на стульях, а сам как мог терпел рассказы об особенностях функционирования женского организма. В итоге наши посиделки превратились в вечерний выход в город, которого все ждали.