Кот Баюн и чудь белоглазая - [36]

Коттин взял в руку кружку, зачерпнул золотистую жидкость, в глубине которой мерцали таинственные звёздочки, поманил давешнего старика, спавшего в сенях, — Пить будешь? — издевательски ласково спросил он.

— Великие боги на пьяниц угодливы — что ни день, то праздник! — бойко заявил дедок, протягивая сколотую сверху чашку.

— А кто таков будешь? — спросил древний странник, прислушиваясь к говору старика. — Вроде бы, не местный?

— Да, купец бывший. Зовут Аникей, сам из гостей. Вёз товар, да тут застрял. Всё пропил, золото растратил, да и лошадь съели! Во всём этот козёл виноват!

— Ну, а то — кто ж ещё-то! Ловко говорить умеешь, — ухмыльнулся Коттин и взглянул на пьяницу. — Значит, из славян будешь?

— Во хмелю что хошь намелю, а просплюсь, отопрусь! — совсем расхрабрился старик, подставляя сосуд. — Из славян, из должников хазарских. А по роду — из вятичей московских, на реке Москве сидим, где Жужа впадает.

Коттин налил полную, пьяница жадно прильнул к колдовскому зелью.

— Ишь, присосался, словно Богумир к сурье, — заметил белокурый.

— Ась? Что вы, господин, о нашем древнем вожде сказанули? — захмелел дедок. — Это ему бог Квасура раскрыл тайну приготовления… ик! из мёда и хмеля священного хмельного напитка!

— Ну да, — засмеялся странник, — тот Квасура никак родной брат Фавна, рогатого сатира!

Дедок полез, было за добавкой, Коттин грубо оттолкнул его.

Пир начался. Каждый житель Гранёнок получал свою кружку колдовского зелья, в котором, по слухам обитает дух бога вина.

Гранёнцы быстро ухватили стиль разговора нового господина — белобрысого мужчины, слегка курносого, со светлыми, ледяными глазами, говорят — древнего Кота. Каждый получатель пытался рассмешить Коттина какой-нибудь залихватской пословицей, выходкой. Кика тоже полезла за добавкой, светя давешним фингалом, увидев который, бабы зашушукались, зашептались, поглядывая на нового хозяина, посылая ему недвусмысленные вздохи. Бывший Кот налил полную чашу вина, распутная жёнка выпила, хихикнула:

— Нет хуже зелья, чем баба с похмелья, — после чего повалилась на ложе, задрав платье и оголив ляжки. «Пусть пьёт, не жалко — ведь о предыдущей чаше никто не знает, а то подняли бы скандал с мордобоем», — подумал Коттин, продолжая угощение.

Бабы и мужики, выпив, не уходили, ждали продолжения — вдруг новый господин расщедрится, нальёт ещё. А не нальёт — и леший с ним, в лесу припрятана крепкая бражка.

Последние мужики шатались перед хозяином, — То не мудрено, что брага сварена, а мудрено, что не выпита, — гнусил какой-то парень, подставляя кружку.

Вино в братине почти закончилось, мужики ругались, пихались, протягивая пустые чашки.

— Вина в чаше хватит всем! — громогласно провозгласил бывший Кот. — Отлезьте, убогие!

Мужики полезли под стол, забоялись, но пустые сосуды не бросили, тянули к братине.

— Пьяные и за репу дерутся, — донеслось снизу, из-под стола. — За ковш, так и за нож, за чарку, так и за драку! Как пьян — так пам, как просплюсь — свиньи боюсь…

Мужики внизу сцепились, заорали, послушались глухие удары, надрывное дыхание, кашель, наконец, брызнула кровь — кому-то разбили голову глиняным горшком, валявшимся под столом.

Коттин разлил оставшееся вино, перед ним осталась давешняя пьяная ведьма, что предлагала за ногату свою племянницу или дочь. Девушка стояла рядом с гнусной старухой, опустив глаза в заплёванный пол.

Древний странник плеснул старухе в кружку, та быстро выпила, толкнула к мужчине юную девушку. Дева подняла на господина голубые глаза, в которых стояли слёзы, отстранёно посмотрела на хозяина пира.

— Как тебя зовут? — спросил Коттин, щёлкнув пальцем по кружке.

— Меня зовут Мишна, — хрустальный голос прозвучал в грязном вонючем помещении, бывшем когда-то горницей старого пама, словно музыка. При этом девушка выставила ладошку, отстраняясь от братины с вином, наморщив складку на лбу и скорчив забавную гримаску.

Коттин удивлённо поднял брови, Мишна в знак отрицания покачала головой.

— Экая стерва! — заорала толпа. — Одному хочется пить, да не на что купить, а другую потчуют, да пить не хочет! Бей её!

— Уведите её в амбар, чтоб не мешала нашему пиру! — промолвил странник. — Только не бейте! Накажу!

Радостная толпа баб потащила девушку во двор, по пути больно щипая и втихаря колошматя кулаками.

Толпа шумела, кашляла, ругалась, плевала и сморкалась на пол. Небритый купец, когда-то пропивший свой товар, залез старой ведьме за пазуху, тискал грязной рукой высохшие прелести, старуха громко хохотала, широко распахнув рот с одиноким жёлтым зубом.

Кое-кто из мужиков понял, что угощение окончено, тянул пьяных баб на выход — выпить в лесу по ковшу, уползти в конюшню, на сеновал, предаться непотребствам в соответствии с инстинктом, умноженным волшебным напитком Фавна.

— Стоять! Вам кто-нибудь говорил, что на пиру более чаши пить нельзя? — провозгласил Коттин.

Толпа закивала согласно, купец залихватски ответил, — Ну и что? Сегодня веселье, завтра похмелье! — все завизжали, захрюкали — смеялись.

Кто-то выкрикнул: — А у нас всегда сегодня! — мужики заржали, некоторые согнулись пополам, утирая пьяные слёзы. — Пьём, да посуду бьём, а кому не мило — тому в рыло!