Костры на башнях - [3]

— Это были немцы?

Горец кивнул.

— Что они от вас хотели?

— Золота.

— Золота? — удивился Соколов: оказывается, врагов интересует не только важная горная дорога.

— Кольца, серьги требовали, — пояснил горец. — Откуда они у нас? Не поверили. Угрожали, а когда ничего не добились, село подожгли.

— Грабители! — невольно вырвалось у Тимофеева.

— Самые настоящие. — Горец опустил тяжелый взгляд.

— Возьмите меня с собой. — Перед Соколовым вырос подросток лет двенадцати — четырнадцати, смуглый, с крупными черными глазами, решительный.

Алексей задержал недолгий взгляд на острых плечах парнишки.

— Нет, малыш. — И улыбнулся с нежной печалью, чтобы не обидеть отказом. — Когда вырастешь — другое дело. А пока набирайся сил.

— Если не возьмете, все равно уйду к красноармейцам. — На тонкой цыплячьей шее его вздулись жилы. — Отомщу за маму…

Алексей Соколов покосился на пожилого горца.

— Немцы мать его застрелили, — сказал тот сумрачно, словно и его в том была вина. — Нет у мальчонки теперь никого.

— Мы отомстим, обещаю. — Соколов стиснул зубы, затем мягко спросил: — Как тебя звать, сынок?

— Тариэл, — ответил мальчишка и, немного помедлив, добавил тверже: — Тариэл Хачури.

— Хорошее у тебя имя, — отметил с одобрением Соколов, словно речь шла о достоинствах подростка. — Наверно, читал Руставели?

Тариэл кивнул и снова заговорил о том, что волновало его больше всего:

— Возьмите меня, товарищ комиссар. Очень прошу…

— Нельзя, Тариэл. — Алексей опустил ему на плечо горячую руку, заглянул в черные ожидающие глаза мальчишки. — Расти покуда. А мы отомстим. Клянусь! — заверил решительно. — За всех отомстим, сынок, за весь наш народ.

…Они выставили охранение, осмотрели местность, еще и еще раз обсудили до мелочей задачи разделившегося на две группы отряда. Теперь и им, командиру и комиссару, можно отдохнуть. Тем не менее возвращались к расположившимся вдоль шумливой реки бойцам не спеша, будто решили отказаться от желанной передышки; шли молча, каждый думал о своем.

Первым заговорил Соколов:

— Не дело, Василий, нам тут рассиживаться. Ощущение такое… Надо поднимать людей.

— Что это ты вдруг?

— Говорю тебе — пока мы тут мешкаем, не одно село подпалят.

Нравилась Василию смелая, а подчас колючая прямота друга. Многое он перенял от Алексея: Соколов был не только старше, но и во многих, политических вопросах разбирался глубже. Он и в партию рекомендовал Тимофеева. Коротко и емко сказал на собрании: «Молод, но смел, глубоко предан делу революции».

— Что ж… будем поднимать людей.

Неожиданно справа от них, с высокой отвесной скалы, казавшейся грудью гигантской птицы, посыпались вниз с шумливой прытью камни. Тимофеев мгновенно выхватил из кобуры револьвер.

Из-за скалы показалось улыбающееся лицо парнишки.

— Тариэл? — удивился Соколов.

— Я подумал, может быть, вы дорогу не знаете. — Он указал рукой куда-то вдаль, где узкой полоской виднелась расселина: — Подводы там не пройдут. Я осмотрел кругом. А немцы прошли вон там, через теснину.

Тимофеев и Соколов переглянулись.

— Вот, смотрите, — Тариэл стал спускаться к ним, — консервы. Банка валялась наверху, вон за той скалой. Я видел, как немцы разрезали банку широким ножом. — Он говорил подробно и обстоятельно, чем удивил Тимофеева и Соколова.

— Да ты, выходит, следопыт! — похвалил Василий. — И как это тебе удалось пройти мимо нас незамеченным?

— А я вас видел, — пожал Тариэл острыми плечами.

2

Отряд Вильгельма Эбнера, поджарого, остролицего и мрачного на вид офицера, состоял из отборных, крупных немецких солдат. Не одну версту прошагали они по нелегким горным тропам с той поры, как высадились в потийском порту. И хотя жара утомила и идти становилось все трудней, жаждавшие расправиться с горцами вояки не теряли уверенности в том, что скоро наступит их походам конец и они отправятся на родину с богатыми трофеями.

Проводником своим Вильгельм Эбнер был доволен вполне. Амирхан Татарханов, так звали молодого мужчину, высокого, смуглого, с черными выпуклыми глазами, знал хорошо не только местность, но и владел несколькими кавказскими языками, свободно переводил с осетинского, кабардинского, ингушского, сванского, грузинского. Он отлично владел и немецким.

— Интересно, очень интересно! — поражался Эбнер. — Вы — настоящий полиглот.

— Учился в Германии, не где-нибудь, — с гордостью признался Татарханов. — А там, у вас, могут учить и языку, и как надо жить в этом суматошном мире. Германия есть Германия!

— Очень приятно слышать. — Эбнер был доволен таким признанием. — Мы, немцы, приучены к аккуратности. Для нас порядок — превыше всего.

— Мне повезло, — с преданностью заверял Амирхан. — У вас, у немцев, я многому научился. Занимался коммерцией.

— И конечно, много ездили, любили путешествовать? — допытывался Эбнер. — Так хорошо знаете местность.

— У моего отца и здесь были поместья. И дома, и предприятия, и земли, — делился Амирхан, словно рассчитывал на то, что ему все это однажды вернут немцы. — Он был очень богатым человеком. Богаче его на Северном Кавказе никого не было! Когда произносили его фамилию, поджилки у всех тряслись. Уважали его.

— Интересно, очень интересно! — воскликнул Эбнер. — Теперь я понимаю: вам есть за что бороться, господин Татарханов. Мы с вами крепко связаны и обязательно своего добьемся.