Костры на башнях - [24]

— В самый раз развенчать призрачный миф об их военных специалистах и заставить расплатиться за все…

— Однако помни, Эвальд, — предостерег друга Вильгельм, — в отличие от тебя Кавказ Тюленев знает превосходно.

…Эбнер-старший повернулся к сыну, намереваясь сообщить еще нечто важное.

— Глубоко убежден, и, надеюсь, Клейст с этим согласится — черноморские порты нужно брать с суши. Запомни и ты. Кавказ — вот место, на котором нужно сосредоточить внимание. И только туда нужно бросить основные силы.

Вильгельм Эбнер приблизился к сыну, взял Конрада за плечи и, заглянув ему в глаза, сказал тихо и доверительно:

— Есть у нас, прусских военных, неоправданная подчас приверженность к традиционной стратегии. А мой друг Эвальд — ревностный поклонник Мольтке и Шлиффена. А их, как тебе известно, главный козырь — мощная танковая атака. Согласен — эффективно! Но не нужно пристрастно возвеличивать технику над всем остальным… А теперь несколько слов о самом главном моем опасении. Нельзя, Конрад, вести одновременно сразу два крупных сражения. Войска прошли до Кавказа. Прекрасно! Стало быть, все силы нужно сконцентрировать там. Что же делаем мы? Мы ведем еще сражение под Сталинградом. Нельзя так. Или — или. Не удержать, как известно, в одной руке два арбуза.

Самолет набирал высоту, и вместе с устойчивым шумом, резким, неприятным, уши точно наполнялись водой, подташнивало, а в груди возникал холодок, как от страха. Конрад поминутно глотал слюну, ему хотелось освободиться от глухоты и неприятного ощущения.

Задрав мосластые колени, рядом с ним сидел крепкий плечистый мужчина; он смотрел перед собой с угрюмой отрешенностью, словно погруженный в весьма безотрадные думы. Это был Карл Карстен, рекордсмен мира по альпинизму, покоритель альпийских, гималайских, кавказских вершин. На многих журнальных обложках красовалось его мужественное загоревшее лицо — он, пожалуй, не уступал в популярности даже кинозвездам.

«Но чем он недоволен сейчас? — подумал с насмешкой Конрад. — Очевидно, Карл Карстен недоволен тем, что его потревожили, его не устраивает не очень увлекательный в не совсем безопасный нынешний маршрут. Ему, очевидно, больше хотелось бы мирного восхождения. Но уж потерпи, дружище, — злорадствовал про себя Конрад, — не всегда же, в конце концов, покорять многотысячники ради себя, для своей славы. Наступил час, когда это нужно сделать для славы отечества. Так что выше голову, спортсмен! На кавказских вершинах ты на сей раз можешь прославиться уже как воин вермахта».

…Года три назад Конрад вместе с Карлом и другими спортсменами уже побывал на Кавказе. Правда, ни доверчивые горцы, ни члены небольшой германской делегации не догадались, что он, Эбнер, душа группы и неутомимый фотограф, выезжал туда со специальным заданием немецкой разведки. В небольшом кавказском городке предстояло встретиться с резидентом, находящимся там уже несколько лет, а главное — сделать снимки интересующей разведку местности. Конрада, вернее, тех, кто его посылал, интересовало многое: отношение горцев к Советской власти, к русскому большинству. Кавказ — край многонациональный, и нужно было разобраться, как живут населяющие его народы, каковы их взаимоотношения, что думают, чем недовольны. Неужели все так ладно, как об этом пишут советские газеты, передают по радио, показывают в фильмах?!

Тогда своей неиссякаемой любознательностью он, кажется, вызвал подозрение даже у горного инженера Виктора Соколова, который сопровождал их делегацию. В Конрада же, несмотря на это, точно бес вселился: когда они подходили к так называемому «ермоловскому камню», так и подмывало расспросить горцев: как они относятся к Ермолову? Неужели питают добрые чувства к царскому генералу, прибравшему их, доверчивых горцев, к рукам? Но поостерегся.

Другое дело с Карлом: с ним можно затеять доверительный разговор. Он сразу же понравился Конраду, а главное — свой парень, ненадежного человека, вполне понятно, германские власти посылать в Россию не станут. И он спросил его про Ермолова.

— Что странного тебе показалось в том, что Ермолова чтут здесь, на Кавказе? — Карстен, кажется, не скрывал своего неудовольствия.

— Да то, что странно очень видеть царского генерала, олицетворяющим дружбу кавказских народов с русским.

— Мне казалось, что тебя, кроме кавказской экзотики, больше ничего не интересует. Или это была лишь маска? — произнес Карл с сожалением.

Этот разговор происходил в тамбуре вагона, когда возвращались домой в Германию.

— Какое имеет отношение естественная, первозданная красота природы Кавказа к советской пропаганде? — высказался Конрад с суровой прямотой.

Карл не понял:

— Ты хочешь сказать, что вокруг этого Ермолова раздули разговор о дружбе народов? — уставился он на Конрада с недоверием.

— Разумеется! — отметил с одобрением Конрад, будто склонил Карла на свою сторону. — Неужели ты думаешь, что народы Кавказа испытывают такую уж трепетную любовь к русским?!

— Почему бы и нет. Русские избавили кавказцев от турецкого гнета, — высказал Карл свою точку зрения. — А после революции…

— Не будь наивен! — оборвал его Конрад. — По-твоему, когда были турки — народы Кавказа жили хуже? Или мусульманскую веру принимали по принуждению? И только русские, только они, такие бескорыстные, дали горцам свободу и все жизненные блага? Нет, Карл! Политика так не делается — из рук в руки. Поясню! — Он не дал Карстену возразить. — Большая политика имеет и свою основную цель, о которой открыто не говорят. Русские, скажу тебе прямо, искали в этом деле свою выгоду. Потеснили турок, ослабили их империю, а тем временем укрепили и укрупнили свою монархию…