Костры Эдема - [50]

– Еще миль восемъ-десять. – Преподобный с трудом влез на своего коня. – Боюсь, что лошади устали и мы не достигнем миссии до рассвета.

– Может, это и к лучшему, – мрачно заметил мистер Клеменс, окончательно испортив мне настроение.

Мы не знали, что ждало нас впереди. Если жители деревни и в самом деле убили миссионеров, вряд ли будет разумно встречаться с ними в ночное время.

Преподобный Хеймарк кивнул:

– В миле или двух отсюда есть старый языческий храм. Я думаю, мы сможем заночевать там.

Так мы попали вечером в хеиау, где начались все ужасы вчерашней ночи.

Уже наше прибытие туда было достаточно зловещим: мы проехали между двух каменных стен, по тому самому пути, где языческие жрецы проводили своих несчастных пленников к месту жертвоприношения.

– Этот храм построил Камехамеха Великий перед тем, как отправился завоевывать Оаху, – объяснил преподобный, остановив коня у подножия ужасного здания.

– Мне снился Камехамеха сегодня ночью, – сказал корреспондент серьезным против обыкновения тоном. – Он появился в нашем лагере и повел меня назад к вулкану. Там, в подземной гробнице, он указал мне на огромную плиту и сказал: «Вот могила последнего короля!» Я налег на плиту плечом, она сдвинулась, и я увидел мумию.

– Неприятный сон, – сказал преподобный, вытирая платком раскрасневшееся лицо.

– Дальше было еще хуже. Мертвый король положил мне на плечо костяную руку и попытался что-то сказать. Из его зашитых губ вылетел только чуть слышный стон, но мне показалось, что он хочет о чем-то меня предупредить.

– Неподходящее место для историй с привидениями, – сказала я, глядя на жертвенник.

Казалось, мистер Клеменс очнулся ото сна:

– Да-да. Извините.

Удивившись этому извинению – первому за все время нашего знакомства, – я перенесла свое внимание на храм. Хеиау имел форму неправильного прямоугольника длиной около двухсот футов. Его стены, сложенные из лавовых глыб, имели до двадцати футов в высоту и двенадцати футов толщины в основании, сужаясь вверху до шести футов. Со стороны моря стены были частично разрушены и имели высоту около семи футов, с плоской вершиной, на которой во время церемонии стояли вожди и воины. С южной стороны находился внутренний дворик, где, по словам преподобного Хеймарка, стоял главный идол Таири в шлеме, украшенном красными перьями, – свирепый бог войны, которому поклонялся Камехамеха. Именно там сотнями, а то и тысячами приносили в жертву людей, чтобы боги снизошли к просьбам короля.

Дождь тем временем пошел сильнее, и я совсем упала духом. Все вокруг было мокрым и серым. Место казалось не просто безжизненным – из него будто вынули душу, если понятно, что я имею в виду.

Невдалеке от заброшенного хеиау стояли три травяные хижины, в одной из которых мы и решили провести ночь. Мистер Клеменс сумел развести в хижине огонь, и мы выпили кофе с остатками сушеного мяса и плодами манго. Я предпочла бы чай, но горячая жидкость подбодрила нас, и в сгущающейся темноте мы занялись обсуждением планов на следующий день. Преподобный Хеймарк твердо считал, что все случившееся явилось результатом козней местного жреца, но предполагал, что Уистер и другие могут быть еще живы.

– А как же чудовища? – спросил мистер Клеменс – Ящерица Ханануи, человек-собака и прочие?

Преподобный высказал свое недоверие к подобным языческим предрассудкам.

– Но из этого все равно можно сделать хорошую статью, – задумчиво сказал корреспондент.

Я не выдержала:

– Почему ваши коллеги так любят всякие ужасы?

– Потому что это наш хлеб, – улыбнулся мистер Клеменс– Большинство людей учатся читать только для того, чтобы выискивать в газетах леденящие кровь истории. Чем больше крови, тем вкуснее для них завтрак.

– Это, без сомнения, свойство нашей испорченной эпохи.

– Да, – согласился он, – и всех эпох до и после нас. Народы появляются и вымирают, машины изобретаются и уходят в небытие, моды расцветают и вянут, как цветы осенью, но хорошее убийство к завтраку, мисс Стюарт, всегда будет в цене. Если эта история будет такой же сенсационной, как гибель «Хорнета», я смогу продать ее в любую газету, будь то в тысяча восемьсот шестьдесят шестом, тысяча девятьсот шестьдесят шестом или две тысячи шестьдесят шестом году.

Я только покачала головой в ответ на эту чепуху, и тут наши лошади за стеной хижины начали ржать и храпеть, что безошибочно говорило об охватившей их панике.

Глава 14

О остров лехуа, о милый Пауна-эва,

Леса, в которых охайя зрели на древах!

Погибли цветы лехуа, что были алы,

Засохли охайя, и красных плодов не стало.

Голо и пусто на острове Пауна-эва.

Дым над землею вьется, несется к небу,

Рвется на волю пламя, пылает алым…

Байрон Трамбо лежал, обнаженный и обессиленный, на широкой кровати, глядя, как наверху медленно вращаются лопасти вентилятора. На плече его дремала Майя. Тела их покрывала тонкая пленка пота. Трамбо уже успел забыть, как утомительны постельные встречи с Майей Ричардсон.

Женщина, спящая на его плече, была невероятно красива, богата, знаменита и пылка в любви. Он встречался с ней уже два года, почти столько же времени обещал на ней жениться, и в бульварных газетах не раз появлялись их фотографии. Трамбо не признавался себе, что устал от Майи, но так оно и было; он устал от ее профессионального самолюбования, от ее британского акцента и британского остроумия, от ее отточенной техники секса, вполне способной заменить чувство. Ответом на все это была Бики – черная певичка тинейджерского возраста, уравновешивающая стервозность Кэтлин и манерность Майи. Неуклюжая пылкость Бики помогала ему выносить фригидность Кэтлин и расчетливую страсть Майи. Трамбо иногда удивляло то, что он способен жить только с тремя женщинами одновременно, но это было так. Труднее всего было поддерживать это состояние.