Костры амбиций - [13]

Вагон метропоезда «Д», едущего в Бронкс, дергался, кренился и скрипел. Крамер стоял и держался за блестящую металлическую стойку. Лицом к нему на пластиковом сиденье, похожий на нарост на расписанной стенке вагона, горбился старичок с газетой. Крамер разобрал газетный заголовок: «В ГАРЛЕМЕ МИТИНГУЮЩИЕ ИЗГОНЯЮТ МЭРА» — огромными буквами, чуть не во всю полосу. А сверху шрифтом помельче: «Убирайся к себе в Хаимтаун!» На ногах у старичка бело-лиловые кроссовки. Казалось бы, диковатая обувь для человека его возраста. Но на самом деле здесь, в поезде «Д», в ней нет ничего странного. Крамер посмотрел понизу вдоль вагона, — половина пассажиров были в разноцветных кроссовках на выгнутых подошвах, напоминающих большие соусницы. И молодежь, и старики, и мамаши с детьми на руках, да и сами дети тоже. И дело здесь вовсе не в молодежной спортивной моде, как в центре города, где по утрам можно встретить много хорошо одетых белых мужчин и женщин, вышагивающих по тротуарам в таких же кроссовках. Нет, в поезде «Д» причина другая: здесь имеет значение, что они дешевы. Здесь кроссовки на ногах прочитывались как знак «я из трущоб» или «я из испанского квартала».

По какой причине сам он носит кроссовки, Крамеру не хотелось додумывать. Он повел взглядом по ряду сидящих пассажиров. У некоторых в руках были газеты с заголовками про сорванный митинг в Гарлеме, но вообще-то публика в поезде «Д» нельзя сказать чтобы читающая… Отнюдь… Что бы там такое ни произошло в Гарлеме, Бронксу до этого дела нет. Каждый в вагоне смотрел на мир с равнодушием побежденного, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

Внезапно шум мчащегося поезда резко снизился, словно бы разорвался, образовалась короткая пауза, как бывает всегда, когда раскрываются двери между вагонами. Вошли трое — подростки лет по пятнадцать-шестнадцать, черные, в огромных кроссовках с незавязанными толстыми шнурками, замысловато уложенными петлями поверху, и в дутых черных куртках. Крамер расправил плечи и придал лицу скучающее выражение, хотя слегка набычился, чтобы грудинно-ключичные мышцы вздулись как у борца. Один бы на один… один на один он любого из них на кусочки бы разорвал… Но в том-то и дело, что с ними никогда не бываешь один на один… Он каждый день видит таких молодцов в суде… Троица неспешно продвигалась по проходу, вихляясь и перекатываясь с пятки на носок «сутенерской развалочкой». На «сутенерскую развалочку» он тоже вдоволь насмотрелся в суде. В хорошую погоду по Бронксу расхаживают такой походкой столько подростков, кажется, будто колышутся целые улицы. Вот приблизились к нему… Лица, как полагается, равнодушные, без выражения… Ну, хорошо, что они могут сделать?.. Но они обошли его с двух сторон и повихляли дальше… Ничего не случилось. Понятное дело, что ничего. Такой бык, такой здоровый жеребец, как он… Уж с кем, с кем, а с ним они бы никогда не рискнули задираться. Но все равно, когда поезд наконец остановился на станции «161-я улица», Крамер, как всегда, с облегчением перевел дух.

Он поднялся по лестнице и вышел на Сто шестьдесят первую улицу. Небо расчистилось. Прямо впереди вздымалась огромная чаша стадиона «Янки». А дальше за ней чернели ржавые башни Бронкса. Лет десять-пятнадцать назад стадион заново отстроили. Потратили сто миллионов долларов. Предполагалось, что это вольет новую жизнь в сердце Бронкса. Какая мрачная шутка! С тех пор 44-й участок, вот эти самые улицы, стал самым криминогенным во всем Бронксе. В этом Крамер тоже имел возможность убеждаться каждый день.

Он зашагал в своих белых кроссовках в гору по Сто шестьдесят первой улице, помахивая пакетом с туфлями. Вдоль улицы, в дверях магазинов и закусочных, стояли жители этого печального района. Он посмотрел вперед — и на миг ему представился Бронкс во всем его былом великолепии. Вверху, где Сто шестьдесят первая улица пересекалась с Большой Магистралью, солнце прорвалось сквозь уходящие тучи и позолотило белый фасад отеля «Конкорс плаза». Издалека он и теперь выглядел как прекрасный, европейского уровня, курортный отель, знаменитый в 20-е годы. Здесь во время спортивных сезонов останавливались звезды американского бейсбола, только самые яркие, кто мог себе такую роскошь позволить. Они жили тут, как представлял себе Крамер, в пышных номерах-люксах. Джо Ди Маджио, Бейб Рут, Лу Гериг… Других времен он не помнит, хотя отец, бывало, рассказывал еще о многих. О, еврейские златые горы прошлого! Там, вверху, где пересекались Сто шестьдесят первая улица и Большая Магистраль, была вершина еврейской мечты, новый Ханаан, новый еврейский район Нью-Йорка — Бронкс! Отец Крамера вырос в семнадцати кварталах отсюда, на сто семьдесят восьмой улице, и пределом его мечтаний в этой жизни было снять квартиру… когда-нибудь… в одном из тех великолепных зданий на горе, где проходит Большая Магистраль. Большая Магистраль замышлялась как своего рода Парк авеню Бронкса, только здесь, на земле Ханаанской, она должна была оказаться еще лучше. Большая Магистраль строилась шире, чем Парк авеню, и проходила по более живописной местности. И вот еще одна мрачная насмешка судьбы. Хотите сегодня снять квартиру на Большой Магистрали? Выбирайте любую. Гранд-отель новой еврейской мечты превратился в приют для неимущих, а весь Бронкс, Земля Обетованная, заселен на семьдесят процентов неграми и пуэрториканцами.