Костолом - [36]

— Хорошая погодка для дальних прогулок, правда? А то ли ещё будет… Ну, заходи, я через порог не привык общаться. — Не дождавшись от гостьи никакой реакции, хозяин почти хамски хватает её за рукав ветровки и тянет на себя. — Здесь порожек, не спотыкнись. И собак не бойся — они не тронут. Обещаю.

Проходя через двор, Ксюха потихоньку приходит в себя. Открыто озираться побаивается, но и того, что успевает заметить, достаточно, чтобы удивиться. Никаких грядок, никаких теплиц. Несколько яблонь, да малюсенькая цветочная клумба под окнами. Двор просторен и почти полностью засеян газонной травой. Лужайка сочная, кислотно-зелёная — видно, её и поливают, и стригут. Заднюю часть двора Ксю не разглядела, однако по следам шин с боку от дома поняла, что где-то там должен быть гараж. И наверное ворота — как-то же хозяин свою машину отсюда выводит? И главное — куда? Зачем?

— Разувайся. У меня чисто.

Зазевавшись, Ксю спотыкается о невысокую ступеньку и, чудом удержавшись на ногах, почти врезается в спину хозяина. Тот на неуклюжесть посетительницы никак не реагирует — привык уже. Он распахивает дверь и отступает в сторону, пропуская девушку вперёд. Ксения, чуть помявшись, делает глубокий вдох и переступает порог. И попадает в место… без атмосферы. У каждого жилища есть атмосфера. Это прежде всего запах. А пахнут дома́ по-разному: чистящими средствами определённой марки, чья фирменная отдушка со временем въедается в ковры, обои, мебель и становится частью самого дома; сигаретами, делающими жилище студента канонично-весёлым, а жилище матери-одиночки — канонично-печальным; выпечкой — если вам повезло жить с доброй бабушкой, всем своим существованием пропагандирующей традиционные семейные ценности, и кошачьей мочой — если не повезло; лекарствами, если бабушка давно и безнадёжно больна… В доме Костолома не пахнет ничем. Воздух в нём как будто прокварцованный. Следуя указанию хозяина, Ксю скидывает кроссовки, оставаясь в жёлто-розовых полосатых носках. Дверь хлопает за её спиной. Откуда-то издалека доносятся первые раскаты грома — ещё сухого. Гроза приближается, и она будет сильной.

— С чем пожаловала?

Он ведёт её на кухню, где накануне пил чай с сестрой. Вечер не был весёлым, но о нём уже ничего не напоминает — хозяин прибрался, поменял скатерть и даже сбегал в магазин за новым печеньем. Он был уверен, что рано или поздно девчонка из виноградников заявится, но не ожидал, что это случится так скоро. Нужно больше себе доверять.

Ксю молчит, она действительно не знает, что ответить.

— Говори всё, что в голову придёт. Обмануть меня не получится, а вытаскивать правду из тебя клещами я не собираюсь. Раз уж ты здесь, считай это своей возможностью что-то изменить. И будь уверена: всё, что произносится и свершается в этих стенах, в них же и остаётся. Итак, с чем всё-таки пожаловала?

— С вопросами.

— Что ж. Можешь приступать, а я пока чайник поставлю. Кофе у меня нет, а вот сахар где-то…

— Спасибо, мне ничего не нужно. И вообще — почему Вы обращаетесь ко мне на «ты»?

— Да не бойся, не отравишься. — Малюсенькой керамической ложечкой он насыпает в заварочное сито заварку, черпая из стальных коробок понемногу разных сортов чая и каких-то трав. Закончив, откладывает ложку на чистое блюдце и поворачивается к гипнотически-преданно наблюдающей за его движениями гостье. — И тебе вроде никто не запрещает тоже обращаться ко мне на «ты». Кстати, я всё ещё жду вопросов.

— Х-хорошо. — Ксю ёрзает на стуле, будто тот неудобен. На самом деле это она неудобная, ей тревожно в собственном теле и хочется спрятаться, сбежать от острого взгляда. — Для начала скажите… Чем Вы занимаетесь? Я имею в виду… В общем смысле.

— Ожидаемо. Давай следующий вопрос, этот скучный.

— Но если я не знаю Вас, то как Вы можете мне помочь? Вы ведь говорили…

— Как — это не твоя забота. — Хозяин мысленно себя одёргивает. Он груб и резок? Но он всегда такой, и с гостями тоже. Но его гостей не обидеть и не запугать — они и так уже судьбой обиженные и смертью напуганные. А она… Она ничего этого не знает. Наверное, стоит попробовать с ней иначе? Стоило бы, если б он знал, как это — иначе. — Скажем так: я умею видеть боль. И иногда даже умею её побеждать.

— Но я ничем не болею…

— Это не так. Здесь разве не болит? — Он вдруг подходит к сидящей вполоборота от стола Ксении, нервно теребящей язычок молнии на ветровке, нависает прямо над ней и тыкает пальцем в грудь. Точно в рёбра, чуть повыше резинки спортивного бюстгальтера. Бесцеремонно. Ксения отшатывается, откидываясь на спинку стула, и вдруг ощущает в груди пекло — будто вместо сердца у неё раскалённый брусок железа. Ей даже на мгновение кажется, что в просторной и идеально чистой кухне запахло жареным мясом. — Болит ещё как. Ну, и кто же тебя так обидел? Знаешь, я редко вижу то, чего не в состоянии видеть обычные врачи в обычной поликлинике. Другое дело, что я иначе это толкую и уж совсем иначе с этим обращаюсь. Твой случай редкий — твою болячку рентгеном не обнаружишь. И всё же она есть, а ты не лечишься.

— В-вы экстрасенс? — Ксюху накрывает волной удушающего стыда. Ей неудобно произносить подобное вслух, и в то же время, не спросить она не может. — Вы умеете читать мысли людей?