Кости Авалона - [38]

— Все его поддержали. И вовсе не по религиозным соображениям. Большинство из нас. Ведь это наша единственная надежда на возрождение и процветание. Ну да, мы все еще стоим на пути в Эксетер. Через нас возят товары, путники останавливаются на ночлег, никто не мрет с голоду. Но многие из нас еще помнят то время, когда паломники со всех концов оставляли здесь горы монет, выпивая столько вина и сидра, сколько мы могли предложить. — Ковдрей улыбнулся. — Счастливые времена, доктор. Но тогда… Тогда я был еще молод.

— Паломники, — сказал я, — приходили, чтобы почтить кости святых. Что осталось от них?

— От паломников?

— От костей.

Трактирщик взглянул на меня с таким подозрением, что я даже воздал благодарение небесам за то, что вместе с нами приехал Кэрью и поручился в нашей благонадежности.

— Кости, — произнес он. — Вот, значит, за чем вы приехали?

— Частично.

— О костях я ничего не знаю, — ответил Ковдрей. — Они исчезли. Из земли, по крайней мере.

— Все?

— Может, и все. Есть люди, которые знают больше меня.

— Их забрали королевские слуги или… спрятали в надежное место?

Ковдрей настороженно захлопал ресницами, и я предположил, что не услышу откровенный ответ.

— Послушайте, я мелкий слуга государства, — сказал я. — Я никого не собираюсь преследовать. И не стану называть ничьих имен. Я и мастер Робертс, мы должны представить только опись того, что сохранилось, а что исчезло. Так что скажите мне… кому известно о костях лучше, чем вам?

Ковдрей на мгновение задумался и пожал плечами.

— Костолюбу?

Я подождал. Возможно, он решил поиздеваться.

— Бенлоу-костолюбу, — повторил Ковдрей. — Он собирает кости. Люди приносят ему кости, а он покупает у них и потом продает пилигримам. По крайней мере, продавал раньше. Естественно, в наши дни торговля у него идет плохо.

— Известно, что он промышляет торговлей костями? Без того, чтобы…

— Ему не досаждали законники? А какое такое преступление он совершает? Понятно, конечно, что они отыскали бы нарушение закона, если бы захотели, но, кажется, это никого не волнует. — Ковдрей поднялся и подложил полено в печь. — Чем больше костей, тем более святым представляется место паломникам, ну а наш город всегда был главной святыней.

Я отломил кусок хлеба и намазал его белым сыром.

— Это вы так думаете?

— Сам Христос ходил по этим холмам. Мы обязаны в это верить.

Яблоневые поленья в печи занялись языками ожившего пламени, будто знамена зардели на солнце.

— Местный люд, должно быть, сильно расстроился, что монахи ушли. — Я заметил проблеск тревоги в глазах Ковдрея. — Все в порядке. Я даю слово…

— Еще бы. — Трактирщик направил взгляд на окно. — В тот день, когда аббата Уайтинга притащили на холм Святого Михаила, все думали, что настал конец света. Хороший человек. Не все аббаты хорошие люди — я бы с этим никогда не поспорил, — но Уайтинг был скромный и добродушный старик. Ни разу не предал город.

— Вы сами видели, что сделали с ним?

— Видел, как его привязали к плетню и потом протащили по главной улице. — Голова Ковдрея горела в солнечном свете, но слова выходили словно из темноты. — Пинали его ногами, как тушу убитого оленя. Старого человека избили, искалечили, унизили, как последнего вора. Какой в этом смысл?

Я промолчал. И вспомнил о дружелюбном человеке по имени Бартлет Грин, который сидел со мной в одной камере, пока его не отправили на костер.

— Думаю, он не понимал, что творится вокруг, — сказал Ковдрей, — или ему было уже все равно. У него были закрыты глаза. Конечно, толпа вокруг ликовала, гудели трубы — словно на празднике. До чего ж глупым бывает народ… Толпа шла за ним до самого холма Святого Михаила, чуть не писая от восторга. Я не выдержал. Вернулся в трактир, подавал пиво и молчал.

— Холм Святого Михаила?..

— Вон тот заостренный холм, доктор, — пояснил Мартин Литгоу. — Там еще стояла церковь, которую разрушило землетрясением. Прошлой ночью было темно, так и не видно.

— Разумеется, — кивнул я. — И на том самом месте аббата казнили?

— Некоторые поговаривают, будто это холм Сатаны, — ответил Ковдрей. — Потому там и построили церковь, и потому-то она и рухнула. Говорят, что возле каждого святого места есть гора, которую дьявол превращает в свою смотровую башню. Как раз там и повесили аббата, а с ним — еще двух добрых монахов. Потом сняли с виселицы и разрубили тело на четыре части, а потом еще…

— Я знаю, что было дальше.

— Так разве ж удивительно, что он не может найти покоя?

— Как это?

Я заметил, что кто-то вошел, поднял глаза и увидел женщину. Она уселась за маленький стол у самой двери. Очевидно, что женщина не была служанкой, поскольку не носила передника и явилась без приглашения.

— Потому-то люди и не ходят в аббатство затемно, — продолжал Ковдрей. — Потому больше и не берут камень оттуда. Говорят, сначала видишь свечу аббата посреди нефа. А потом, если Бог дал тебе ума, бросаешь мешок с камнями и уносишь ноги, как угорелый. Иначе пред тобой появится сам аббат во всем своем облачении.

Я заметил, как вздрогнул Мартин Литгоу. Женщина в углу возле двери сидела не двигаясь, и я подумал, не была ли она женой Ковдрея. Длинные темные волосы, заброшенные за плечи, застиранное синее верхнее платье, свободно подпоясанное кушаком.