Кости Авалона - [37]

На лестнице раздались шаги. Я мгновенно отскочил от окна и тихонько зашагал через всю комнату, рассчитывая предупредить лекаря о состоянии Дадли на лестнице, чтобы мой товарищ не смог услышать меня. Но едва я успел очутиться в дверях, как доктор прошел мимо меня в спальню Дадли.

Я был горько разочарован.

Ибо человек этот походил скорее на истинного врача, нежели на местного мудреца-целителя, которого я ожидал увидеть. Черный долгополый балдахин и капюшон, натянутый на лицо, чтобы не подхватить заразу. Долговязый Ковдрей вошел следом за ним, держа в руке черную полотняную сумку.

Нюхатели мочи. Если бы я заболел, то обратился бы к ним в последнюю очередь. И пусть их образованность подтверждена важными грамотами, все равно эти умники ничего не смыслят в подобных делах. Большинство из них. Хуже того, они не обладают необходимым чутьем, чтобы лечить других.

Прежде чем я успел что-то сказать, Ковдрей поставил на пол полотняную сумку и вышел из комнаты, плотно затворив дверь перед моим носом. Скользнули засовы, и я оказался в глупом положении, поскольку из-за моего старого, изношенного платья меня можно было принять за слугу.

— Не желаете ли разговеться, доктор Джон? — спросил Ковдрей. — Не переживайте. Ваш коллега в самых надежных руках.

— Не сомневаюсь, — ответил я.

Когда служанка принесла мне сыру и хлеба с кувшином пива, я попросил Ковдрея и Мартина Литгоу остаться и разделить со мной трапезу. Я не хотел, чтобы Ковдрей подумал, будто я ставлю себя по положению выше его. Не хотел, чтобы кто-нибудь боялся говорить со мной. Доктор Джон — простой человек.

Что-то все же подтолкнуло трактирщика подвести разговор к вопросу, который, видимо, волновал его с момента нашего появления вместе с Кэрью. Ковдрей стянул с себя передник из мешковины, присел к столу, в озаренное солнцем облако пыли, и разломил хлеб.

— Так вы ищете что-то особенное? — поинтересовался трактирщик.

— Меня интересуют бумаги, — откровенно ответил я. — Рукописи и книги.

— Так же, как Леланда? — спросил владелец трактира, не отрывая глаз от своего блюда с кусками хлеба.

Разумеется, Ковдрей встречался с Джоном Леландом, собирателем древностей, когда тот по поручению короля Генриха объезжал западные окраины Англии примерно в том же качестве, что и мы. Поскольку составление описи древностей служило только прикрытием истинной цели нашего путешествия, я не подумал о том, как будем выглядеть мы в глазах окружающих… после Леланда.

О боже.

— Дружелюбный малый, — сказал Ковдрей. — Ученый. Джентльмен. Совсем не похож на ангела смерти.

Что мог я ответить? Сомнительно, чтобы Леланд, составляя опись монастырских сокровищ во время своего путешествия, предвидел, каким образом воспользуется собранными им сведениями Томас Кромвель после реформы церкви. Едва ли мог он предполагать, что опись эта станет списком желаний короля Генриха.

— Я не сказал бы об этом при сэре Питере Кэрью, — признался Ковдрей, — но есть ли в этом городе хоть один человек, который забудет Леланда?

Я вздохнул.

— Человек приезжает сюда с бумагой от короля, — продолжал Ковдрей. — Рассказывает всем, как сильно король желает узнать обо всех драгоценных рукописях, что находятся в пределах его государства. А лет десять спустя он возвращается, когда все уже в руинах, и ему, кажется, все равно. Несет какую-то ерунду о составлении карт. Я только хочу сказать… Мой вам совет: не говорите никому о вашей миссии. Вас могут неверно понять.

— Уверяю вас, что намерения королевы…

— Никакого вреда причинить этому городу она больше не сможет. Здесь ничего не осталось, кроме шерсти да яблок.

Я не знал, что сказать. Леланд возвращался в Гластонбери лет пятнадцать тому назад, когда ему поручили составить топографические карты всех графств королевства. Возложенная на него задача оказалась, однако, ему не по силам, и, возможно, она-то и довела его, в конечном счете, до умопомешательства. Составление карт и чувство вины за страшные последствия его предыдущей научной миссии. За гибель тех сотен книг, что одним своим видом внушили ему благоговейный трепет.

— Что случилось с книгами из аббатской библиотеки? — спросил я.

Ковдрей помял рыжеватую щетину у себя на щеках.

— Часть книг забрали люди короля — думаю, те, которые в золотом переплете. А старые черные… покидали в кучу. После ухода монахов мало осталось людей, кто интересуется книгами. Во всяком случае, чтением.

— Что было с оставшимися книгами?

— С помощью книги можно разжечь огонь. — Ковдрей уныло улыбнулся моему выражению лица. — Вас это печалит, доктор?

Я не стал говорить, что книги дороже золота, и только угрюмо кивнул в ответ.

— Ну, может, все-таки какие-то сохранились, — утешил меня Ковдрей. — Может, какие-то книги забрали монахи. Может, их увезли в Уэльс или еще дальше. Для надежности. Никто не верил, что все кончено навсегда. Чужеземцам трудно осознать, каким влиянием обладало аббатство, владея землями на многие мили вокруг — от Корнуолла до Уэльса. Оно было, как огромный неугасающий маяк.

— Вы, должно быть, поддержали обращение к королеве Марии о восстановлении аббатства? — поинтересовался я.