Костёр в сосновом бору - [25]

Через полтора месяца табуретка была готова.

И тут оказалось, что у неё одна ножка длиннее остальных.

Папа её подпилил, и тогда она сделалась короче других.

Тогда папа подравнял остальные, но первая непонятным образом вновь стала самой длинной.

Папа озадаченно оглядел своё детище, хотел расстроиться, но передумал и улыбнулся.

— Прекрасно! — говорит. — Вышло даже лучше, чем я замышлял! Зачем нам табуретка, если есть прекрасные стулья. Смешно! А вот скамеечка для ног в каждом доме необходима.

Он уселся поплотнее в своё любимое кресло, прицелился, положил ноги на бывшую табуретку… и она благополучно развалилась.

В этот день было воскресенье, мама уехала в гости к подруге и папа решил вывести ацетоном ржавый подтёк в ванне.

Митька лежал на диване в узком коридорчике и читал любимую свою книжку про капитана Немо, а папа чистил ванну.

Причём этой благоуханной жидкости у него была полная литровая бутылка и ещё одна такая же стояла в углу ванной комнаты.

Папа чистил ванну с размахом, как истый умелец. Потом раздался мелодичный звон, запах резко усилился и Митька понял, что одной бутылки уже не существует.

За спиной его раздалось пыхтенье и невнятное бормотанье.

Затем послышалось чирканье спичек и тут же гулкий непонятный хлопок. Но Митька не обернулся — как раз в это время капитан Немо схватился с громадным осьминогом.

За спиной топот и сопенье резко увеличили темп, и всё это на фоне непонятного гула.

Но Митька всё ещё не оборачивался, хоть и начал смутно подозревать неладное. Наконец читать уже стало невозможно, потому что глаза ел дым.

Митька поднялся с дивана и обнаружил, что в квартире пожар.

Ацетон горел свирепо и весело — тяга в ванной была отличная, — пламя аж гудело. Помимо ацетона горели: пластмассовая шторка, посудная полка, деревянный ящик аптечки и два старых стула с мягкими сиденьями, подвешенные к водопроводному стояку.

В этом дыму и пламени метался папа, бессмысленно махал руками и что-то нечленораздельно выкрикивал. Что-то вроде: «Кыш! Кыш!»

Он вдруг выскочил в коридорчик, весь закопчённый, в прожжённой и грязной бывшей голубой пижаме, захлопнул за собой дверь в ванную и сообщил Митьке шёпотом:

— Горим!

Потом увидел его перепуганное лицо и утешил.

— Это ничего, ничего! — говорит. — Главное, мамы дома нет! Это здорово, что её нет! Сейчас всё само прогорит, ты не бойся! — И вдруг нервно захихикал: — Нет, ты гляди — горим! Цирк какой-то. Можно сказать, полыхаем!

В это время раздался сильный взрыв и стало понятно, что от жара лопнула вторая бутылка ацетона.

Дверь начала трещать и коробиться. А из вентиляционного окошечка с металлическим жалюзи вылезли острые языки пламени и стали вкрадчиво лизать обои, а один, самый нахальный, умудрился лизнуть папино ухо.

Папа с воплем отскочил, дверь распахнулась, и вот тут Митьке стало по-настоящему страшно, просто сердце захолонуло.

В ванной был ад кромешный. Гудящий жарким пламенем, изрыгающий густые клубы дыма ад.

— Я вызываю пожарных, — дрожащим голосом говорит Митька и хватает телефонную трубку.

— Вызывай! — кричит папа.

Митька набрал ноль-один.

— Не вызывай! — бросается к нему папа и нажимает на рычаг.

— Сгорим ведь, — кричит Митька.

— Тогда вызывай!

Набрал ноль-один.

— Стой! Не вызывай! — Папа снова стучит по рычагу.

— Но почему?! Почему?! — кричит Митька во всю глотку и видит, что папино ухо стало похоже на оладью — на ухе волдырь.

— Стыдно… — тихо признаётся папа, — может, оно само… как-нибудь прогорит…

И тут Митька почувствовал себя очень взрослым и очень решительным.

— Стыдно ему! Небось дом поджигать не стыдно, — ехидно говорит он. — Хватит! Вызываю пожарную команду!

И он набрал ноль-один.

— Пожар! — пугает он собеседника каким-то писклявым, не своим голосом. — Горим! Просто ужас какой-то!

— Не выдумывай! — лениво отвечает трубка и даёт отбой.

Секунду Митька ошалело глядел прямо перед собой, потом вновь, срывая ноготь от нетерпения, набрал ноль-один.

— Безобразие! — вопит. — У нас пожар! Мы горим, а вы…

— Перестань хулиганить, девочка, — строго говорит трубка. — Это тебе не шутки!

Девочка! Митька просто дар речи потерял от негодования.

Тут за дело взялся папа.

— Вы нас, конечно, извините за беспокойство, — говорит он интеллигентным голосом, — но мы и вправду, в некотором роде, э… горим!

Митька уже не видел папу. Он даже собственной руки не видел — такой дым. У него слёзы катились градом. И он решил действовать сам, потому что неторопливость пожарного дежурного его насторожила.

Он распахнул окно и двери.

Ведро в доме было одно — мусорное. Он схватил его, высыпал мусор прямо на пол. Но ведро не поместилось между кухонным краном и раковиной. И тогда Митька бросился через лестничную площадку к соседям.

На его суматошный звонок дверь открыла соседка.

Он оттолкнул её, удивлённую, бормотнул извинения и бросился к ванной комнате.

В ванной весь в мыльной пене сидел сосед Макар Гаврилович — у него был банный день.

Митька зачем-то щёлкнул каблуками и сообщил:

— Горим!

И зачерпнул мусорным ведром воду из ванны.

У соседа изумлённо вытаращились глаза, он поджал ноги и испуганно прошептал:

— Ты чё?! — шепчет. — Ты чё?! Ошалел?!