Костер на льду - [7]

Сверху еще выстрелили в Курбатова, и одна пуля ра­нила его в руку. Он упал на отмель, в воду, и потерял сознание.

А Денисенко, услыхав выстрелы, выскочил наружу. Не останавливаясь, он швырнул одну за другой две гранаты туда, где, по его предположению, был пулемет. Когда он спустился к середине горы, сзади грохнули два глухих взрыва. Снизу выстрелили по Денисенко, и он лег на землю. Кто-то был у моста. Денисенко достал из кармана гранату, взвесил ее на руке и, выдернув кольцо, бросил. И сразу же метнул вторую. В карманах больше не было ничего, кроме патронов и ракет.

Денисенко ждал, не решаясь двигаться. Над лесом, на противоположной стороне, взвилась красная ракета. Когда она рассыпалась, взметнулась вторая. Мост и река были перед ним, как на ладони. У моста лежали двое убитых в темных мундирах. Недалеко, вниз по течению, на берегу, лежал третий, ноги его были в воде. Денисенко спустился под гору. Когда взлетела третья ракета, Денисенко в одиноко лежавшем узнал Курбатова. И поднимая немецкий автомат, увидел в свете от четвертой ракеты оборванный взрывом красный провод. Один кусок провода тянулся по мосту. Дени­сенко пошел на мост, осторожно щупая рукой шнур. У конца провода он остановился. Тут, у перил, стояли прикрытые доской два ящика, которые днем тащили немцы. Он опустился возле них на колени. И вдруг, не отдавая себе отчета, прикоснулся к ним с чувством ненависти и омерзения и, придвинув их к краю моста, опрокинул в воду. Потом он никогда не мог объяснить себе, зачем сделал это. Он думал, что взлетит сейчас на воздух. Прошло несколько томительных минут, а он все стоял на коленях. Затем поднялся, чувствуя, как дрожат и подгибаются его ноги, и пошел по мосту по­ходкой очень усталого человека.

Он спустился к Курбатову, вытащил его из воды, положил на спину и стал отыскивать ракетный писто­лет. Долго не попадая рукой в свой карман, Денисенко достал картонный патрон и вставил в ракетницу. И с радостью услышал, как завизжала ракета. Отшвырнув в сторону пистолет, он, повернувшись к Курбатову, склонился над товарищем в дрожащем свете зеленой ракеты.

1945

Танк лейтенанта Костина

Левый инсайд вышел с мячом на ворота. Навстречу ему выбежал защитник. Инсайд отдал мяч Костину, и Костин ударил, но мяч от ноги защитника пролетел над планкой, стукнувшись о бортик беговой дорожки, и запутался в георгинах, на овальной клумбе.

Все десять тысяч зрителей вздохнули, как один че­ловек, и потом смотрели, как Костин бежал, прижав руки к телу, как доставал мяч из клумбы, как установил его у углового флага и ударил по мячу.

У Костина получилась срезка, но инсайд все-таки сумел подхватить мяч, и они разыграли комбинацию, которую набежавший центр нападения закончил голом.

Было очень радостно, когда парни с бритыми затыл­ками, в широченных трусах, бросились обнимать друг друга.

Костин был счастлив.

Когда он шел домой, ему на глаза попалась девушка с собакой-таксой. У таксы были такие огромные уши, что они притягивали ее морду к земле. Ему почему-то очень запомнилась эта деталь — огромные уши у так­сы — и почему-то рассмешила его.

Вот сейчас, по какой-то странной ассоциации, он вспомнил все это: и судью в белых трусах, с металли­ческой сиреной в зубах, и солнце над западной три­буной, и таксу с большими ушами.

Это было год назад — их матч со спартаковцами...

Солнце пекло, и пыль стояла в воздухе, и дым сте­лился по земле. Время от времени вставали столбы земли, похожие на огромные черные фонтаны; они тя­жело оседали, и осколки кирпичей падали рядом.

Бомбардировщики заходили в третий раз; они появ­лялись оттуда, с юга, и нависали над городом и бом­били его безостановочно. Костину казалось, что их было штук до пятидесяти. Они заходили с адским шумом, разрезая воздух воем сирен, и бомбы отделялись от них. Сначала они были хорошо видны, четкие и краси­вые, такие, как их изображают на макетах, потом они сливались с воздухом, превращались в сплошной вой и вдруг рвали землю, и воздух, и все, что было на свете.

Костин не знал, кто его посадил, спиной к стене, может, он и сам так сел — он этого не помнил. Он си­дел, глядя вокруг, и потихоньку стонал.

Раньше этот грохот казался невероятным, и дума­лось, что человек не в силах выдержать его, а сейчас это было частью существования, и под него можно было стонать как угодно громко, не боясь, что услышат тебя. И он стонал, а вокруг все грохотало, и дрожала земля, и взлетали рядом столбы земли, и кружилась голова.

Он знал, что слабеет от потери крови, и глядел на висящие вдоль тела руки и окровавленную рубашку. Кровь засохла на рукавах, — они были заскорузлыми. И такой же была гимнастерка на груди. Голова кружилась. Все грохотало вокруг. Все грохотало вокруг от­того, что бомбардировщики заходили в третий раз.

Самолет провыл над ним. И взгляд сам потянулся за самолетом. Но голову было тяжело поворачивать, и Костин застонал громче. Он не знал названия само­лета. Да и не мог раздумывать об этом. Самолет был желтым, грязно-желтым, таким же, как вся эта пыль, стоящая в воздухе целыми днями. На крыльях были черные широкие кресты с белыми полосками посредине.