Костёр и рассказ - [7]
Вопреки традиции, блюсти следует буквальный, а не духовный смысл:
Слову о Царствии суждено быть утраченным и оставаться непонятым или понятым только в буквальном смысле. И это хорошо, потому что как раз такому следованию за буквальным смыслом обязана своим существованием песнь:
Не разуметь более слово о Царствии – это поэтическое условие.
Одно из посмертных эссе Кафки, опубликованное Максом Бродом в 1931 году, было озаглавлено «О притчах» (Von den Gleichnissen). Судя по всему, темой здесь должна быть притча о притчах, как и предполагает заголовок. Однако смысл краткого диалога между двумя собеседниками (о третьем, рассказывающем первый текст, нет ни слова) совершенно противоположен этой теме, то есть притча о притчах сама притчей уже не является.
Многие сетуют на то, что слова мудрецов – это каждый раз всего лишь притчи, но неприменимые в обыденной жизни, а у нас только она и есть. Когда мудрец говорит: «Перейди туда», – он не имеет в виду некоего перехода на другую сторону, каковой ещё можно выполнить, если результат стоит того, нет, он имеет в виду какое-то мифическое «там», которого мы не знаем, определить которое точнее [näher] и он не в силах и которое здесь нам, стало быть, ничем не может помочь. Все эти притчи только и означают, в сущности, что непостижимое непостижимо, а это мы и так знали. Бьёмся мы каждодневно, однако, совсем над другим[35].
Анонимный голос (einer, «некто») предлагает решение для этой проблемы: «Почему вы сопротивляетесь? Если бы вы следовали притчам, вы сами стали бы притчами и тем самым освободились бы от каждодневных усилий». Но возражение второго собеседника – «Готов поспорить, что и это притча» – представляется непреодолимым: даже стать притчей и выйти из действительности, по всем признакам, – это лишь притча, и первый собеседник без труда это признаёт («ты выиграл»). Только после этого он может разъяснить смысл своего предложения и неожиданно обратить поражение в победу. В ответ на насмешливый комментарий второго: «Но, к сожалению, только в притче» он отвечает без всякой иронии: «Нет, в действительности; в притче ты проиграл».
Рембрандт. Пророчица Анна. 1631. Риксмузеум, Амстердам
Тот, кто упорно придерживается различия между действительностью и притчей, не уразумел смысл притчи. Стать притчей – значит понять, что между словом о Царствии и Царствием, между речью и действительностью нет более никакой разницы. Поэтому второй собеседник, настаивающий на своём мнении о том, что выход из действительности в свою очередь является притчей, не может не проиграть. Для того, кто стал словом и притчей – этимологическое происхождение демонстрирует здесь всю свою подлинность, – Царствие настолько близко, что его можно постичь, не «переходя туда».
В соответствии с традицией средневековой герменевтики, у Писания есть четыре значения (один из авторов книги Зоар[36] сравнивает их с четырьмя реками Эдема и четырьмя согласными слова Pardes[37], «рай»): буквальное, или историческое, аллегорическое, тропологическое, или моральное, и анагогическое, или мистическое. Последнее значение – как подразумевает его название (анагогия означает движение ввысь) – это не просто значение наравне с другими, оно указывает на переход в другое измерение (в формулировке Николая де Лира, оно указывает quo tendas[38], «куда ты должен идти»). Сохраняющаяся здесь возможность двусмысленности заключается в толковании этих четырёх значений как отличных друг от друга, но по сути однородных, как если бы, например, буквальное значение относилось к определённому месту или определённому человеку, в то время как анагогическое – к другому месту или другому человеку. Выступая против этой двусмысленности, породившей глупую идею бесконечного толкования, Ориген не устаёт напоминать:
не следует думать, что исторические события являются образом других исторических событий или что телесные вещи являются образом других телесных вещей, следует думать, что телесные вещи являются образом духовной действительности, а исторические события – образом разумеемой действительности.
Буквальное и мистическое значения – это не раздельные, а эквивалентные значения: мистическое значение – это лишь восхождение буквы за пределы её логического значения, её трансфигурация в осознании, то есть прекращение действия любого конечного значения. Понять букву, стать притчей значит позволить Царствию сбыться в ней. В притче говорится «как если бы мы не были Царствием», но именно так и только так она открывает врата Царствия.
Притча о «слове о Царствии» в таком случае является притчей о языке, то есть о том, что мы всё ещё только должны осознать – о нашей речевой сути. Осознать наше обитание в языке не значит познать смысл слов, со всеми его нюансами и двусмысленностью. Скорее, это значит заметить, что то, что находится в языке под вопросом, – это близость Царствия, его сходство с миром – оно настолько близко и настолько подобно миру, что мы с большим трудом распознаём его. И поскольку его близость является настойчивой необходимостью, а его подобие – апострофой, мы не можем оставить их нереализованными. Слово было дано нам в качестве притчи, не для того, чтобы отдалиться от вещей, но для того, чтобы сохранять нашу близость к ним, чтобы эта близость становилась больше – подобно тому, как мы узнаём в чьём-то облике некое сходство, подобно тому, как к нам прикасается чья-то рука. Говорить притчами – значит просто говорить:
