Костер для сверчка - [55]

Длинноногая возражала тихо. Видно долгий спор утомил ее:

— Границы свободы определяет общество, а не абстрактный дух. Личность без ограничений — это распад. Выньте из человека скелет — он обернется аморфной массой, студнем, водянистой слизью. Свод определенных ограничений и запретов является скелетом сообщества разумных.

— Разумников, — съехидничал Блестящезубый, — Догмы! Догмы! Личность, закостеневшая под панцирем бесчисленных запретов, не может оставаться личностью. Она перерождается в существо-функцию. — Пришелец парировал выпады собеседницы со злым остервенением, с каким Люди Камня идут на косолапого.

— Личность, занузданная по рукам и ногам, сведенная до уровня кораллового полипа, не способна созидать ничего кроме рифов на пути человечества... Ох-ти, это нескончаемое бдение! Разве нам мало потерь на дороге всеобщего нивелирования, подгонки под абстрактный эталон?

Шиш ощутил как напряглась Длинноногая. Показалось, будто он видит ее подсохшее лицо и перехлест сухожилий на белой шее.

— Замолчи! — она перешла в нападение, — Дома ты отчего-то помалкивал. Зато теперь... Насколько я поняла, ты всегда думал так, но... Но выходит, лицемерил?

— Эх, равноправная гражданка высокоорганизованного общества, если бы. Если бы я лицемерил. Но нет. Я попросту боялся. Боялся собственных мыслей. Я и теперь боюсь. Хотя в нашем положении страшиться чего-либо — смешно. А я все-таки трясусь. Наверное мой страх пожизненный. Почему — мой? Он и ваш. Все мы несем гены этого страха.

— По-вашему вера в идеалы, следование высоким понятиям — это преступная вера?

— Да не о том я. Не о том. Отрицание морали, как и абсолютизирование общепринятых условностей, — одинаково пагубно для интеллекта...

Длинноногая окрысилась:

— Мы плохие?! Может здешние туземцы вызывают у тебя большое уважение?

К счастью для говорившей, Шиш не уловил подтекста в слове «туземцы».

— Вот-вот-вот! Едва кто не похож на нас, мы тотчас отказываем ему в равенстве. Да и в интеллекте тоже. Но кем доказано, что разум появлялся поэтапно? Эдакими дозами? Что каких-нибудь пятьдесят веков до нас существо, именуемое человеком, было разумным ровно наполовину? Бред, бред и бред! Разум — он такой. Он или есть, или его попросту нет.

— Ты отрицаешь эволюционный путь развития? Однако возникновение интеллекта не может быть одномоментным актом, итогом некой разовой мутации. Твои лженаучные домыслы принижают разум. Они...

Блестящезубый вздохнул. Когда он заговорил вновь, то охотник поразился боли в его голосе.

— Божественный разум! Не чересчур ли его превозносим? По принципу: хвалить, так свое. А является ли он вершиной развития материального мира? И насколько он сам материален, в своей основе? Но главное — направлено ли развитие мира непременно в сторону совершенства? А ну как нет! Кто и когда установил, что мир совершенствуется, а материя направленно организуется?

— Что предлагаешь ты?! — Она горячилась. Волновалась так, словно уже сегодня Длинноногим предстояло возвратиться в родное стойбище, где, судя по всему, Блестящезубого ожидал холодный прием. — По-твоему надо менять строй? Представь, во что это выльется! Поддерживание всякого порядка происходит за счет некоторого количества жертв. Можно сказать, что энная доля общества служит топливом для получения энергии, необходимой для сопротивления анархии. Сейчас жертвы единичны; то есть — мы имеем перед собой оптимальный вариант. Перемены, о которых, оказывается, мечтаешь ты, потребуют миллионы жизней. Наш народ такое уже проходил. Ну скажи, куда ты прикажешь деть всех нас — праведных? Восстановишь те же «осуждения», но уже в организованном массовом порядке? А может потребуешь всеобщего покаяния?

— Не кричи, — пришелец еле сдержался. — Хватит воплей и истерик. Помолчав добавил скучным голосом: Зачем шуметь. Мы не у себя. И нашему «сверхорганизованному», самому-самому, обществу пока не угрожает приезд такого иноверца, как я...

Шиш не разобрал, кто из спорщиков всхлипнул.

— ...Каяться? В чем каяться каждому из нас? Лично я не был доносчиком и никого не «осуждал». Возможно, мне просто повезло. Возможно. А возможно, все мы были «протестантами» в мечтах и информаторами по сути. Поэтому бессмысленно интересоваться: была ли осведомителем ты.

Он подчеркнул последнее слово.

— Хотя такое тоже возможно. Недаром тебя, — неспециалиста, — включили в состав команды. Да-да, и не надо удивляться. О твоей неподготовленности первым догадался не я — Остроносый.

Разговор сделался глуше.

— ...кому судить. Насилие порождает только насилие. Это ведомо даже нашим хозяевам... Призывать к покаянию?.. Безгрешному излишне каяться. Покаяние закоренелого преступника фальшиво... судить не людей, но идею...

— Большая кара — знать, что служение твое отвергнуто народом. Ибо служил ты преступным идеалам. Что может быть суровей такого наказания... лишить морального права на гордость прожитым, заставить скрывать прошлое, будто оно уворовано...

Резкий, дробный смех Длинноногой (не смех — почти кашель) вызвал у охотника тоскливое чувство. Шершавые градины смеха раскатились по земляному полу, остудно замерли в пыли, истаяли подле, горячих, подслеповато проглядывающих багровыми глазками сквозь толстый слой пепла, углей: