Костер для сверчка - [42]

Приятель употреблял приторно-сладкий напиток. Вот и сейчас насластил так, что за сахаром не ощущалась растительная горечь крепкой, смоляного цвета заварки, от которой шершавели десны.

Валерик пил, и на смуглых его щеках выступала влага, шалые глаза светлели, становились осмысленными.

— Хорошо! Бог напитал, никто не видал. А кто видел, тот не обидел. — Пустая чашка легла на стол вверх дном.

— Э-э-эх! Жить мне без покаяния, умереть без прогрессивки и выходного пособия. — Шутка давала добрый знак, указывала на возвратившееся к нему благодушие.

— Ну? — Хозяин дома заерзал на стуле.

— Чо — ну? Чо — ну? Запонукал.

Валерик потянул еще с минуту:

— Грозится твоя бывшая. К участковому собирается. На предмет твоего выселения. Раз он-де (ты, значит) проживает длительный срок непрописанным, то пора взять тебя за шкирку.

Новость была малоприятная. Впрочем, Ростислав и без Светланы понимал, что нужно определиться. Однако, в настоящее время ни прописаться, ни уехать он не мог.

Неожиданный выход подсказал Валерик:

— Пошли ты к лешему Светку-то. Заделывай выписку по почте и устраивайся здесь насовсем. Уж мы тогда... — Хитро покосился. — Обженим тебя на Тальке. Коммерцию разведем...

Здесь пыл приятеля угас. Его вновь одолела похмельная дурнота. Щеки обнесло зеленью. Зрачки замутнели, стали похожими на пятнышки выступившей селитры.

Качнувшись, Валерик метнулся к помойному ведру, где его и вывернуло чулком.

«Сикось-накось, кол в кишках», — облегчившейся баламут из-под руки, которой упирался в стену, поглядывал на Ростислава. Будто тот, а не кто-нибудь иной являлся причиной валериковых мук. В сгорбленной фигуре страдальца читались еще и тревога. Но уж она не имела никакого отношения к его похмельному состоянию.

— Чо я хочу рассказать...

Хозяин дома проявил снисходительность:

— Отдыхай, алкоголик-любитель. Рассказал уже. На работе хоть знают про твой загул?

— Мне работа бара-бир. «Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем». Тут другая катавасия... Как бы тебе... Вот черт!

Кто-то хлопнул входной дверью.

... Тракторист не просил. Он сидел в углу кухни и ждал. По складкам у рта было заметно, что ему неловко в чужой тесной кухне, которой не добавлял тепла даже солнечный свет, попадавший со двора через окно. Эго была на удивление проходная кухня, где вечерами зябко проскальзывали вдоль стены озабоченные мыши, скучно, по одной лишь застарелой привычке опасающиеся кого-то, хотя в доме уже давным-давно выветрился малейший намек на коварный кошачий запах.

Открытый ворот рубахи тракториста демонстрировал несвежую майку. И сам проситель был сер и робок, как кухонная мышь. Примечательным в нем казался только бас, мало подходящий к столь ординарной внешности. Бас существовал в большом объеме, нежели сам обладатель низкого, мощного голоса. Отчего тело тракториста служило скорее приложением к голосу — эдаким хлипким резонатором.

Из редких, но сильных сотрясений воздуха Пархомцев уяснил суть просьбы. Он приготовился к решительному отказу, однако дальнейшее поколебало эту готовность. Багровый от неловкости мужчина сполз с табуретки и встал на колени. «Будь человеком, выручи».

Ростислав смешался. Его конфузила поза просителя, да, к тому же, присутствие Валерика в соседней комнате. И хотя он по-прежнему намерен был отказать, язык его не поворачивался. Онемел он еще и потому что на месте неловкого просителя он на миг представил... Наташу!

Ростислав захолодел с головы до ног, вообразив собственное «нет». Отныне перед ним, куда бы он ни обернулся, стояло зеркало, которое с безжалостной обстоятельностью предъявляло каждый его шаг. Этим зеркалом была его любовь к Наташе. Ведь что ни говори, а он был мужчиной, и не желал падать в ее глазах, наподобие мямли Галкина. Уж коли ему суждено закончить жизнь чудотворцем, он готов.

— Далеко идти?

Тракторист преобразился: готовно вскочил:

— Самую малость! Минут двадцать ходьбы. Сразу за Титовской сопкой... Я бы вас на «Беларусе» подкинул, да чего-то движок...

Явственно пахнуло спиртным. Человек в замызганной майке отвернул лицо, пропуская вперед хозяина, затем суетливо забежал сбоку.

Валерик вышел следом, поймал приятеля за рукав:

— Куда собрался?

— На кудыкину гору, мышей ловить, тебя кормить.

— Ты шутки кончь. Перешептаться надо... А ну, отойди! — прикрикнул он на серого просителя. Который чуть нахмурился, но подчинился.

— Слушай, не ходи!

Удивил что называется, приятель.

— Чего ради? То сам надоедал...

— Мало ли что! А вот сейчас советую, не ходи за Титовскую... Валерик придвинулся вплотную:

— Мне то бара-бир. Ты рискуешь. Вдруг перекинешься с этих своих фокусов, да шпаны полно... за Титовской одни высланные! Заметят, что чужой...

Пархомцев высвободил руку.

— Нашел, чем пугать.

— Э-э-эх, дурак! Получится: «Шел, нашел, едва ушел. Хотел отдать, но не успели догнать. Догнали б, еще дали б». — Оглянулся на тракториста и скосил рот:

— Ну, на кой он тебе сдался, вместе со своей бабой? Они же — татаре! Один вред от них.... папуасов. Кабы не мы... Пусть скажут спасибо, что мы их научили стоя сс...ть. Вот еще ср...ть стоя научим...

Брякнул Валерик, будто колом по голове, — слушатель взорвался с пол-оборота: