Костер для сверчка - [38]

Задержка у воды оказалась однако как нельзя кстати. Незнакомец был в пяти метрах от Валерика и, продолжи последний свой бег, уткнулся бы носом прямо меж лопаток преследуемого.

... Ивовые заросли во всю ширину рассекала прогалина, словно здесь проехал дорожный каток. Причина разрыва зарослей была необъяснимой и предполагать можно было всякое. Добро бы тут изо дня в день ходила скотина или почву прохладило бы шалым огнем, напитало бы солью, но нет — ни того, ни другого, ни третьего.

Много загадочного имеется в отчей земле. В иных краях и на суглинке овощ да хлеб родится на диво. На том суглинке, опять же, рабочих рук раз-два и обчелся. А на нашей святой земле-великомученице во сто крат больше тружеников, агрономами гектары обставлены, за каждым пахарем по два доглядчика ходит... Ан! Все не в нюх! Да неужто только в числе доглядчиков дело? Коли так, то пиши пропало. Их не убавить. Не без причины умный человек сказал: «Бюрократов сокращать, что ворон пугать. Погалдят, и на новом месте сядут...».

«Очкарик» стоял в прогалине, спиной к берегу. Прислушивался.

Валерик упал на живот, точно ударенный шершнем. Отполз назад. Хрящеватые, почти без мочек, уши неизвестного уловили подозрительный звук, однако в следующее мгновение из тальниковой чаши, по-кошачьи взвизгнув, выметалась крупная птица с узким длинным хвостом. Следом просыпалось сорочье тарахтенье.

Подскочившие было плечи «очкарика» расслабились, а в его опустившейся правой, руке Валерик со страхом увидел револьвер. Перепуганный до тошноты, он что есть мочи прижался к земле, даже заныли ребра. Лежа в тени кустов, он ощущал себя объемной, превосходной мишенью и, содрогаясь, ждал выстрела.

Но выстрела не было, а носки хромовых сапог вернулись в прежнее положение.

Минут пять Валерик крыл по-черному неизвестного. Он уже ненавидел незнакомца и клялся, несмотря ни на что, докопаться до секретов «старого змея», «Он у меня в сапогах провернется», — раскалялся новоявленный следопыт. Злость лишила его боязни, он продолжил преследование, изредка нагибаясь и замирая, когда останавливался неизвестный. Постепенно Валерик обнаглел до такой степени, что едва не наступал на пятки впереди идущему.

Местность вокруг менялась. Оставалось даваться диву, как «очкарик» находил дорогу среди безымянных сопок, похожих друг на друга, словно шайбы, нарезанные одним и тем же резцом. Крутые склоны сопок серебрились картинками полыни, остальная площадь щетинилась кремнистыми иглами невысокой травы, названия которой Валерик не знал. Дно межсопочных, впадин состояло из чистейшего, мелкозернистого песка. В сухую погоду: в таком песке. Вязнет нога, однако слабенький дождь, любая морось придает ему твердость асфальта и шагать по песчаному грунту делается сплошным удовольствием.

За добрых два часа блужданий им не встретилось ни единой души. Охотников полюбоваться на окружающий ландшафт было меньше чем никого. У Валерика горели пятки. Урчание в животе стихло, вместо него слышалось тонкое попискивание, словно целая дюжина живых цыплят разместилась; в желудке и жалобно подавала голоса при ходьбе. Валерик грустно думал о том, что изображать собой инкубатор — малоподходящее занятие для здоровенного мужика. Зато его врагу долгий пост был нипочем. Незаметно для себя Валерик попал в сырую низину. Большие лепешки кукушкина льна приятно пружинили под ногами. Противоположный край низины встретил изгородью из багульника и дурники. Не приметь он проход, которым преодолел заросли и знакомец, пришлось бы поблуждать.

Низина сменилась подъемом. Последив взглядом, в каком правлении удобней продолжить преследование, утомленный Валерик посмотрел вниз...

Больно стянуло щеки, густая слюна наполнила рот — по всему склону краснела застоявшаяся клубника. И какая! Такая ягода могла лишь присниться — величиной с грецкий орех! И была это не во сне, а наяву, ему вовсе не казалось. «Кому кажется, тот крестится. Он же крестится не стал, а прямо на ходу начал подбирать и проглатывать душистые сладкие ягоды.

Как Валерик ни жадничал, больше двух клубничек во рту одновременно не помещалось. Липкий сок смачивал губы, пятнал руки, подбородок и грудь голубой сорочки. Через какие-то десять минут пожиратель ягоды настолько пропитался клубничным ароматом, настолько вымазался в густом растворе фруктозы, что за ним увязалось с десяток яростно атакующих пчел. Когда пчелы, удовольствовавшись легким успехом, оставили Валерика, на нем не было живого места: одно ухо пламенело потолстев и развернувшись под девяносто градусов, левый глаз полностью заплыл, впору спички подставлять. Такого унижения Валерик давно не испытывал. Заодно он успел убедиться в ложности устоявшегося мифа: пчелы вовсе не думали погибать после укуса. Наоборот, потраченный яд, похоже, придал им дополнительную порцию бодрости: они жалили, отлетали и возвращались вновь, радостно жужжа. В то время, как жертва стонала от боли, ярости и удивления: гигантизм местных пчел не уступал клубничному.

Из-за ослепшего глаза он не заметил ловушки и растянулся, чувствительно ударившись больной коленкой. Досужая брехня, что снаряды не попадают дважды в одно и тоже место. «Бедному Ванюшке везде одни камушки» — вот уж справедливо. Увалень застонал от досады. Ловушка была — своеобразной: в густой траве змеились мелкие витки проржавевшей колючей проволоки. Поодаль догнивал упавший от старости столб. Жестянка на вершине столба полысела от дождей и солнца, так что надпись на ней не читалась. Хорошо сохранилось лишь изображение черепа, поверх скрещенных, не то говяжьих, то бараньих мослов. Во всяком случае ничего берцово-человечьего в тех нарисованных мослах не было, а череп больше напоминал кошачий.