Костер для сверчка - [34]

От столь наглой брехни Ростислав закусил полотенце. Прикрикнул: «Будешь чепушить! Если только у Наташи возьмешь деньги, не погляжу, что друг...» — Переменил тему.

Окончательно уверовав в свои способности, Пархомцев по-прежнему тревожился по поводу неведомого преследования. Вceми фибрами души он чувствовал опасность, подступающую все ближе и ближе. В то, что случаи: и с ложной телеграммой, и с украденным у него ножом, и с подброшенным ему посланием — являются чьим-то розыгрышем, в это больше не верилось. Взять хотя бы сегодня... Ключ от двери так и не отыскался. Он словно провалился сквозь землю. Опять же: до сего дня Ростислав не пользовался замком, и успел привыкнуть, что ключ просто торчал из замочной скважины, ничего не затворяя. Нет как не крути, а следовало поберечься.

Он раздумывал, не зная, можно ли положиться на Валерика в серьезном деле? Да и совестно была, а ну если навлечет на приятеля беду. Вот кое-что разнюхать Валерик, пожалуй, мог бы без лишнего риска.

И Валерик с энтузиазмом приступил к выяснению обстоятельств загадочных случаев. Но толку было чуть. Он обещал. Божился. Поднимал суету. И... только. Лишь сегодня принесенные им новости смогли заинтересовать временного хозяина ветхого особняка.

Про то, что Пархомцев спас Наташиного сына, уже знал весь поселок. То-то улица, на которой квартировал исцелитель, заметно оживилась. Всяк проходящий мимо дома, где обитал загадочный приезжий, сильно тянул шею, пытаясь заглянуть в окно. Пришлось плотно задернуть шторы. Кому приятно, когда его пытаются разглядывать подобно заморскому премьер-министру. Вполне вероятно, что последнему также досаждает любопытство зевак, но министерские проблемы мало задевали Ростислава. Впрочем, в назойливом обывательском любопытстве не было ничего особенного. Новое, и тревожное содержалось в слухах, собранных Валериком. Недаром он мялся и многое утаивал, не желая расстраивать друга.

Но серьезнее всяких слухов казалось иное — никто к Пархомцеву не заходил. Он уже приготовился к наплыву посетителей. Настроился не поддаваться на их мольбы и просьбы. Уж больно коварный дар ему достался: помогая другим, он убивал себя. Итак он ждал страждущих. Однако шли часы, но никто не приходил, никто не стучал в дверь. Очень, очень странно!

Прошли еще сутки...

Край неба наливался влажным вишневым цветом. Погода, судя по всему, портилась. Мошкара плясала над землей, облипала нагревшийся за день сруб, срывалась в воздух, собираясь в беззвучно вращающийся столб. Мошкариные столбы кружили по двору, кренились на ходу, выравнивались и рассыпались в прах. Редко взлаивали собаки, подавали голос, чтобы тут же замолчать, прикидывая: «А не дурак ли я? Коли гавкаю в такой вечер, когда даже зевнуть лень?».

Ростислав лежал, не зажигая света. Лежал, вглядываясь в красноватый сумрак за окном, слыша тяжелый ток крови в висках. Щемящая душу истома копилась по углам. Она окислялась в тревожном воздухе, обретая цвета побежалости. Яркие золотистые и пурпурные дона плавно переходили в фиолетовый, стекая в подпол глянцевито-смоляными струйками...

Налившуюся дрему прогнал скрип. «Почудилось?» Хлипкие половицы в сенях тоненько скрипели, заглушая вкрадчивые шаги.

«Где же нож?» Последнее время он хранил его под подушкой. Ростислав сидел в темноте, сжимая в руке оружие. Но даже наличие ножа мало успокаивало. Требовалось решить: способен ли он, пусть защищаясь, ударить ножом человека? Пархомцев сильно в этом сомневался. Оставалось надеяться, что один вид заостренного металла может остудить пыл нападающего. Ну, а если нападающий не один? Если их двое? И сейчас, в эту самую минуту, его сообщник затаился у окна?

Ледяные струйки побежали по спине Ростислава. С дрожью в теле он покосился в сторону ближайшего окна. В зачерненном сумерками стекле могло привидеться что угодно. Включить свет? Тогда с улицы он будет как на ладони. Хотя... Встречать опасных гостей без света ему тоже не улыбалось: не исключено, что стоящий за дверью обладал кошачьим зрением и хозяин квартиры окажется совершенно беззащитным.

— Кто там?! — Вспыхнувший свет ослепил стоящую в дверях Наташу.

— Извините... Я пришла... — Она растерянно застыла на пороге….

Чертовы рукава захлестнулись в узел.

— Да вы проходите. — Ростислав кое-как управился с рубашкой.

Пережитый страх вызвал приступ у него неловкости, суетливости. Он попытался взять себя в руки, отчего сделался вовсе смешным. Подвинутый им стул больно задел ногу гостьи, которая невольно поморщилась.

Молодая женщина была хороша: светло-кремовое, облегающее в талии платье самую малость полнило ладную фигурку. Возвращение к жизни сына придало ей врожденный блеск, тот самый, что не колет окружающим глаза и вместе с тем делает его обладательницу миловидной.

Стоило проклинать себя за мятое трико. Как Ростислав ни старался, пузыри на коленях проступали; он заметил улыбку на губах Наташи и окончательно расстроился.

— Что Саша?

— Ой! Вы знаете, — гостья посерьезнела, хотя улыбка нет-нет да и возвращалась к ней при виде сконфуженного хозяина. — Знаете, он совсем здоров и очень вам благодарен.