Костер для сверчка - [26]

* * *

Узнав секрет Пархомцева, Валерик замаялся вконец. Принялся строить лихие планы, без стеснения отводя в них себе главные роли. Он фантазировал. Накручивал сказочную карусель хлопотливо окрашивая каждую деталь. В своих прожектах он завирался до степеней изумительных и порой так увлекался, что сам приходил в испуг. За его причудами, грандиозными и наивными, отходила душа хозяина дома.

Однако судьба по-прежнему испытывала бывшего учителя.

... В пустоте комнаты на углу столешницы белело письмо. Ростислав вскрыл конверт и пробежал глазами текст, Неровные строки сползали наискось тетрадного листа; «Здравствуй пока Пархомцев. Двое уже на том свете. Очередь за тобой, жди в юне али укатывай, выродок предателя. Знаешь поди про деда?»

Автор письма по умыслу или по малограмотности избегал запятых. Читая, Ростислав подставил их мысленно, стремясь вникнуть в текст. На обратной стороне листа имелось решение какой-то алгебраической задачи. Очевидно пишущий использовал страницу из первой попавшейся тетради, что не один год провалялась где-нибудь в сарае или на потолке. Бумага была желтой и пыльной, а фиолетовый текст на изнанке листа порядком выцвел. На конверте не имелось подписи и обратного адреса.

Адресат предположил, что «в юне» — означает в июне месяце. Большего из письма нельзя было выжать.

Дикое послание укладывалось в ряд нелепых событий, свалившихся на Пархомцева в последние недели. Письмо являлось вполне логичным шагом для того, кому приезжий, сам того не ведая, крепко насолил. Смущало иное — несоответствие между текстом письма и полученной ранее телеграммой. Имелся ли смысл куда-то заманивать человека, чтобы позже прикладывать столько усилий, дабы выпроводить его обратно? А какая роль в преследовании Ростислава отводилась дядиному ножу? Чего же хотел злоумышленник?

Ледяной холод поднялся от ног к сердцу. Словно судорогой свело скулы. Стоп! А смерть отца! И то первое письме! Выходит, не простые угрозы, а обвинение в предательстве деда убило отца? Обвинение ничем не подтвержденное. Но не-е-ет... В том послании имелось что-то еще. Похоже отец получил весомую улику против деда — тот небольшой серый клочок бумаги. Неужели дед Ростислава выдал манохинцев милиции? Но зачем? Зачем он направил партизан в лапы этого... как его? ага! прапорщика Посельского? Но ведь, предупредив Посельского об отряде, дед становился самоубийцей. Прапорщик не мог бы открыть секрет предателя другим милиционерам. Посельский был бы круглым идиотом, если бы доверился кому-нибудь. «Есть тайна двух, но тайны нет у трех, и всем известна тайна четверых». А будучи не в курсе грязных дел начальника, подчиненные в ночной неразберихе вполне могли ухлопать и осведомителя. При таком раскладе выходило, что погубил партизан не дед. И был ли вообще предатель? Отряд Манохина мог стать жертвой одной из бесчисленных случайностей, подстерегающих любого из нас на этом свете.

Нет, нужно во чтобы то ни стало найти автора писем. Ростислав обязан сделать все возможное и невозможное, но оправдать деда...

Узнав про письмо, Валерик хихикнул:

— Муть! Это не Галкина работа.

Он оставался в неведении относительно второй части послания. Ростислав опасался, что приятель по причине своего легкомыслия может поверить обвинениям, содержащимся в письме. Поверили же другие. Иначе откуда среди односельчан появилась неприязнь к Пархомцевым? Неприязнь, внешне ничем не выражаемая, но растущая как растет раковая опухоль, медленно и неотвратимо. Нет уже и в помине причин, обусловивших начало страшной болезни, и сам заболевший живет прежней — дораковой жизнью, а где-то в печени или пищеводе скрытно множится, плотоядно членится взбесившаяся клетка. И вскоре окружающие начинают примечать на лице пораженного печать смертельного недуга.

— Пантелю до автографов ни в жисть не додуматься, — продолжал Валерик, поводя выпученными глазами. — Ты чо, Пантелю трусишь? Правильно, Пашка Галкин — жук еще то-о-от! Он же с приходами, Пантеля-то, — говоривший повертел пальцем у виска. — Кого хошь спроси, чокнутый он...

Успокоил:

— Плюнь! Слюной. В случае чего я Пашку вмиг достану.

Заегозил. Сделался вкрадчивым Валерик:

— Да забудь ты про дурацкое письмо. Мало ли на свете дураков. Мне вон тоже писали...

Он разумеется соврал. Но ложь его была во спасение.

Я што хотел сказать? А-а-а! Давай рискнем... Ну... насчет исцеления.

Выжидательно посмотрел на Ростислава:

— Чо тебе на собаку тратиться. Давай кого... посерьезней. Во — у Наташки пацаненок при смерти. От него уже врачи отказались. Мол, неоперабельный... Они отказались, а мы — тут! Так дескать, и так. Приходим — ба-а-ац! Наташкины родичи на радостях нам — тысяч пять. У самой-то Наташки денег не очень, а у родичей есть.

Толкнул плечом заскучавшего собеседника:

— Ты чо! Не веришь? Думаешь, не раскошелятся? Ну уж не-е-ет! Дадут да еще спасибо скажут.

Погрустнел от внезапно произнесенной мысли:

— Да мне деньги... бара-бир! Плевал я на них с высокой ели.

Валерик смутился, не видя поддержки. Запутался окончательно.

— Не хочешь как хочешь. Тебе же они... На поправку. Ну и мне... не помешало бы... кучей. Эх! При деньгах — и бабы наши и никакой амортизации. Отметил бы случай... Указ нам не в указ!