Костер для сверчка - [16]

Дома за грибы похвалили. Мать ссыпала их в чистое деревянное корыто и залила свежей водой. Она уже вытерла руки цветастым передником, когда Ростислав решился показать нож. Секунд десять мать смотрела на диковинный предмет, меняясь в лице. Наконец ее взгляд сделался осмысленным, но таким колючим, что подросток опешил. А она схватила его за плечо и втолкнула в избу, где он едва не сбил с ног ничего не понимающего отца.

— Ты где взял этот нож?!

— Нашел в лесу... — Ростислав взялся было рассказывать, но встревоженная мать не дослушала, прервала на самом интересном месте:

— Ты его показывал кому-нибудь?

Он потряс головой:

— Не-е-ет.

— Слава богу!

— Да в чем дело? — вскипел отец, не намеренный и дальше играть роль стороннего наблюдателя.

— Вы мне скажете, что случилось? Он что-то нашел? — Обернулся к жене. — Не вижу в этом, ничего страшного.

Побелевшие губы матери задрожали: «Такой нож был у Кибата!»

Отца Ростислава всегда уважали за выдержку. Если в школе иные учителя кричали на провинившихся, то Пархомцев ни при каких условиях не повышал голоса. Предпочитал осаживать оболтусов шуткой. Но и в шутках его не было ни сарказма, ни подчеркнутого превосходства. Приятели Ростислава говорили: «Батя у тебя что надо».

Вот и теперь отец в первую очередь постарался успокоить мать:

— Ту уверена, что нож принадлежал Кибату? Мало ли на свете похожих ножей.

— Если бы. Только я знаю точно, таких ножей было всего два. Их делали по заказу моего деда. Один нож он подарил моему отцу, другой Кибату...

— А нож твоего отца?

— Он сломался. Вот тогда отец и упомянул про второй. Не помню... забыла подробности, но один из двух ножей имел какой-то секрет.

Она внимательно осмотрела клинок и ручку ножа.

— Мне запомнилось корытце и узор на нем. У нашего ножа лопнула рукоятка. Выточить другую вроде лопнувшей никто не взялся — работа старинная, трудная да и такой кости уже не найдешь. Нет! Я не сомневаюсь — это вещь Кибата.

Мать снова принялась за сына, выспрашивая подробности. Услыхав про место, где лежала находка, родители переглянулись. Им похоже что-то была известно про дальний распадок. Что-то такое, во что они не хотели посвящать Ростислава.

— Надо... — начала мать.

Отец не согласился:

— Ничего не надо! Теперь другое время и бояться глупо. Следователя того давным-давно нет и в помине.

— Того нет, другого черт принесёт. Все они одним миром мазаны.

— Ну-ну, тем более незачем лезть волку в пасть? — Он вновь сделался похожим на того отца, каким он был после ареста — то же озлобленное лицо, таким же нетерпимым стал голос. — Пускай ищут, если захотят, а я им не помощник.

Погрозил пальцем сыну:

— О ноже — молчок! И к той яме больше не ходить. Грибов и ближе найдется.

Следом к великому огорчению подростка шикарная находка исчезла в кармане отцовских брюк.

Снова встрепенулась мать:

— Постой! Раз Кибатов нож оказался там, возможно...

— Тс-с-с. Не будем гадать. — Родители вышли шептаться во двор. Секреты взрослых не волновали Ростислава. Слишком огорчительной была утрата ножа.

В последующие дни отец вел себя более чем странно. Он достал из сарая старые охотничьи сапоги. Наточил штыковую лопату, хотя копать в огороде было рано. Заинтересовавшемуся его хлопотами сыну ответил, что думает накопать червей. А причем тут лопата? Червей подручно копать вилами. На задах скотного двора их можно наковырять видимо-невидимо, знай клади в банку. И каких червей! — красных, толстых и совсем целых. Вот штыковкой больше изрежешь, чем наберешь. Ясно, что про рыбалку придумано наспех.

Подозрения Ростислава оправдались. В воскресенье отец исчез вместе с лопатой, обув высокие сапоги. Он ушел довольно рано, пока сын спал, и вернулся в сумерках. Налипшая на сапоги брюки и даже локти отцовской куртки грязь Ростиславу показалась знакомой. Но обиженный недоверием родителей подросток промолчал. Зато успокоилась мать. Она весело шутила, поливая испачканному отцу теплой водой из ковша.

...Кто любит копать морковку? Это вам не картошка. С той проще: возьмешь землю на штык, перевалишь, а кортофелины — как поросята! Одна к одной. Три-четыре куста — и ведро. А вот с морковкой много возни. На нее учительской семье вечно не везет. Из года в год вырастает густая да чахлая, корешки — тоньше пальца. Уж и прореживала ее мать, а толку чуть.

С улицы кто-то окликнул Ростислава:

— Парень! А парень!

За забором стояла женщина, еще не старая, но обильно накрашенная.

— Передай отцу письмо. Ведь учитель, математик тоись — твой отец?

От женщины шел сладковатый винный запах. Его силились перебить вызывающие ароматы дешевой косметики и пота. «Букет» был крепким. Ростислав сморщил нос. Гримаса на его лице не ускользнула от внимания Мегеры, как он определял ее про себя; Женщина действительно напомнила фурию. Ее приторный голос и деланная улыбка могли ввести в заблуждение лишь слепоглухонемого. Вместе с тем внешность Мегеры вызывала и нечто вроде жалости — неподвижные зрачки ее злых глаз заполняла слепая боль.

Мегера сунула Ростиславу запечатанный конверт:

— Не потеряй, передай своему отцу, а то знаю я вас...

Он постарался остаться вежливым:

— Меня знать вы не можете. Я вас тоже вижу в первый раз. И надеюсь, в последний, — этого он вслух не сказал. Зато съязвил: