Костер для сверчка - [139]

Его охватила томление:

— Ну-у-у. Ну и зайду.

— Сейчас прямо? Или попозже?

— Ближе к ночи. Дверь не запирай.

Теперь она хихикнула смущенно:

— Договоришься... Твоя приедет, да узнает... Тогда как?

Беспечный взмах рукой:

— С чего ей узнать?

По-прежнему посмеиваясь, соседка ушла в дом. Что было кстати: ему требовалось перевести дух. Чертова клавиша! Не хватало еще, чтобы вчерашними колебаниями почвы заинтересовались специалисты. Если колебания вышли достаточно мощными и попали на самописцы, определить эпицентр колебаний для ученых раз плюнуть. Тогда он попадет как кур в ощип. Лучше бы ему заявить о находке. А вдруг обойдется? Оглашать секрет теперь — довольно поздно. Валерик прилип, будто клещ. Получалось, что Павел — уже не хозяин кладу. Правда, и тут он вроде бы выкрутился удачно. Версия про обнаруженный на остановке портфель с камнями, кажется сработала. Для пущей убедительности он пожертвовал еще двумя топазами — «остатками» того, что «хранилось» в портфеле. И все же. Что придет в голову Валерика завтра? Вдруг он усомнится в искренности земляка. Что тогда? И тогда бывший приятель вряд ли заявит в полицию. Он мало похож на простака. Ему не с руки иметь дело с законом. С точки зрения которого полученные шантажистом самоцветы являются собственностью государства.

Фривольное настроение кладовладельца начисто улетучилось. Впрочем, нет худа без добра: отныне ему ясно, что большая клавиша на пульте, окрашенная в голубой цвет, включает двигатель ископаемой машины. Сверхъестественная техника! Погребенная на тысячи лет в земле, она вот так вот запросто сработала.

Павел вернулся мыслями к кладу. Расстроенно подвигал желваками. Попробовал настроиться на мажорный лад. Переживать — грех. Сумма, вырученная за первую партию драгоценных кристаллов, получилась приличной; даже с вычетом десяти кусков, отданных проклятому Валерику. А сколько добра хранится внизу, в отсеках и закоулочках удивительного сооружения? Вот и с ручным оружием загадочного, бесследно исчезнувшего экипажа он разобрался быстро. Поразительно, но факт — оружие из подземелья мало отличается от современного. Только за него можно отхватить приличный куш. Конечно, торговля боеприпасами — занятие сложное, продажа его попахивает немилосердным сроком. Это — если попадешься. Павлик попадаться не собирался. И совесть его не будет мучиться. Сколько оружия расторговано армией в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов! Генералы обеспечивались приварком к пенсии, и без того немалой, а на скамью подсудимых залетели рядовые да лейтенанты. Шумихи-то было, шумихи: «Злонамеренные элементы обливают российскую армию грязью...», «Благородство, присущее нашей армии, которая плоть, от плоти… не допускает и мысли...» Каин и Авель тоже... наследовали одну плоть... Больше всего кричат о благородстве там, где попахивает элементарным убийством. Убийство в широких масштабах... Он не спорит: воины могут быть, каждый в отдельности, благородными личностями. Преимущественно в мирное время. Вопреки своему ремеслу. И неважно — о чьей армии идет речь. Соль — она соленая и в Тамбове. Ремесло солдата — убивать. Сочетание типа «благородный убийца» — уже соль сладкая. Он, Павлик, умом понимает: армия нужна, чтобы защищать его... от ой армии. Лучшим защитником отяжелевшего с возрастом Павлика является воин-профессионал. Все так. Только не приемлет душа разницы между тем, кто тебя заколет, пристрелит, разорвет в куски снарядом — профессионал или жалкий любитель-кустарь полузнайка всеобщей воинской обязанности. И того, и другого содержит налогоплательщик. Каковым является Павлик. Убийство, а заодно торговля оружием, — благородный удел политика но и военных, но Павел также хочет быть благородным...

Пацифистски-преступный настрой кладовладельца порушило бы вмиг, умей он видеть сквозь стены. Шли вторые сутки слежки за ним. К его счастью, обложившие двор наблюдатели никак не связывали ночное землетрясение с противозаконно деятельностью отслеживаемого. Другое его везение заключалось в том, что приборы ночного видения не проникали за слой теса, из которого состояла стенка туалета, прикрывавшего спуск в таинственное подземелье. Подчиненные Наймушина, заметив, что объект проследовал к нужнику, выждали, пока он снова возникнет в поле зрения, и на том успокоились. А в утреннем рапорте появилась лаконичная запись: «В 23 часа 48 минут подозреваемый вышел из дома по нужде. В 24.35 проследовал обратно».

Рапорт не фиксировался в журнале. Он попал прямо в руки Закурдаева. Обычно хмурый шеф, ознакомившись с вышеупомянутой записью, развеселился! Сминусовал; прикинул время, потребное объекту для удовлетворения естественной нужды, и, теша себя, наложил на рапорт краткую резолюцию: «Засранец!» Разумеется этого Павел так и не узнал.

* * *

Размалеванная, словно петрушка, старуха нагнала Ростислава уже за стоянкой.

— Постой...

Пархомцев вздрогнул, круто обернулся.

— Не спеши на тот свет, там кабаков нет. Ух! — она тяжело дышала.

— Чего вам?

— Во, все такой же. Все на «вы». Может и мне тебя, по-теперешнему, «господином» величать? Так одежонкой не вышел.