Костер для сверчка - [105]

Да, он убил. Но на пользу племени. Да, он нарушил Большое Табу. Но стало ли людям от этого хуже? Не стало. Оказывается, любые запреты похожи на людей: проходит какое-то время, и самое суровое табу начинает стареть. Стареют и уходят в Прошлое одни запреты, появляются другие. Кому сегодня нужны заумные табу, придуманные Пханом или Много Знающим? Их табу не вечно. Вечным будет то, что прикажет людям он, Шиш. Только у него есть право накладывать вечное табу, ибо он заслужил это право, а не выпросил его у людей. Он поборол болотное чудовище. А кто, в конце концов, сумел загнать духа жизни в остывшее тело? Один он последние луны думал о людях, каждый из которых заботился только о себе. Разве они оценили его заботу? Вот и Сейчас от него требуют новой жертвы — его здоровья. Разве это справедливо? Что ж!

— Охотники предгорий и женщины! Шиш скажет вам то, чего вы не поняли до сих пор: главное — это племя! Племя неприкосновенно. Вождь неприкосновенен вдвойне. Жизнь человека имеет какое-то значение, если речь идет о сохранности племени. Пускай погибнут десятки охотников, старух и детей, но племя и его обычаи должны сохраниться навсегда...

Он глох от собственного крика; звуки его голоса двоились, будто одновременно с ним кричал Пятнистый. Шиш замолк на мгновение, пытаясь выделить голос пришельца, однако тот умолк вместе с ним. Это было наваждением.

— Люди Камня — дети единого духа! Лишь вождь знает, чего хочет Дух. Вождь — это я.

— Что-что? — возразил Тонкое Дерево.

Охотник был начеку — новая пощечина лишила юношу слов. Заискивающе всунулся Поздняя Луна:

— Вождь прав. Тонкое Дерево глуп. Хотя желает казаться умнее всех. Вождь прав, заколов Ракушку, ведь она указывала духам болезни дорогу в стойбище. Все равно из Ракушки не получилось бы хорошей подруги: скоро пять лун, как она впервые заночевала с Поздней Луной, но до сих пор у Поздней Луны нет потомства. — Он хихикнул. — А ведь она могла бы и поторопиться...

Юнец трещал долго. Длинноногая поглядывала то на него, то на Шиша. Выражение се глаз было непонятным. О чем она думала? Кто знает. Вот она снова улыбнулась. Может, потешалась над Поздней Луной?

...С Пятнистым Длинноногая познакомилась на курсах. Профилирующий предмет читал усеченный в размерах и языке человечек, который постоянно спешил, шепелявил, перевирал Велеса и, поправляясь, встрепанной курицей метался у доски. Внимать ему было забавно. Хотя чаше всего он нес заумную тягомотину: «Передающиеся по наследству властные заряды. Закон сохранения потенциала власти... Делегирование массами атомов власти лидеру и компенсации заряда... Закономерность распространения единственно научной системы на территории планеты, а в дальнейшем...»

Длинноногую смущал запутанный механизм наследственной передачи властных зарядов. Он казался таким сложным и многоступенчатым, что трудно было понять: кому и через сколько поколений достанутся заряды, обрекающие личность на лидерство. Успокаивало, однако, то, что природа грамотнее курсантов, и в их век пресловутые заряды ухитрялись попадать к достойным претендентам на лидерство.

Через десяток лекций она на все махнула рукой. Уследить за ходом мыслей шепелявого лектора было абсолютно невозможно. Вроде бы и сам он понимал это. Потому нарочно завирался, чтобы смягчить сухость материала.

Сидя рядом с Длинноногой, Пятнистый дремал. Такое небрежение учебным материалом ее угнетало. Каждый социально-порядочный гражданин должен быть неравнодушен к проблемам общественного устройства. Позже антипатия прошла — сонливость одолела и ее. Вскоре Пятнистый признался — он на курсах вторично, по спецнаправлению, но, несмотря на второй заход, поумневшим себя не чувствовал. Его признание рассмешило Длинноногую.

В следующем семестре к образовавшемуся дуэту присоединился Блестящезубый. Вот тогда она и свела их со своим другом — точнее, женихом. Собиралась ли она замуж? Трудно сказать. Но вот уже четыре года как их общие знакомые уверились в неотвратимости брачных уз для нее и ее друга.

...Брачная перспектива лопнула самым трагическим образом. Печальный финал пришелся на последний день занятий.

В тот страшный день и час ей довелось осознать, сколь близок для нее был давний друг. Она представляла себе его узкое, интеллигентное лицо, где нижняя, будто припухшая, губа имела родинку. Однако его глаза и голос память не сохранила. Получался какой-то плоский портрет, точно снятый стоп-камерой. В портрете отсутствовал малейший намек на движение, отчего он смотрелся фотороботом никогда не существовавшего гражданина. А вот чего она забыть не могла — его привычки шутить на самые рискованные темы. Шутил он дерзко, кривя уголки красивых губ.

Шутки пугали окружающих; они непроизвольно оглядывались, а потом неловко меняли тему, относя бестактность шутника на счет его происхождения, так как каждая собака в городе знала, что он доводился потомком великому Велесу. Последняя шутка стоила ему жизни.

Кощунственный экспромт слышали только трое. Она могла бы поклясться, что за весь вечер ни Блестящезубый, ни Пятнистый не подходили к телефону, как поклялась бы и в том, что и тот, и другой услышали смертоносную остроту впервые. Жених сочинил ее тут же, по ходу разговора.