Кость Войны - [40]

Воин, сбивший с ног Берта, отбросил древко, бесполезное в ближнем бою, и выхватил нож. Ловец не стал дожидаться нападения. Вцепившись в одежду ближайшего всадника, он сбросил воина на землю и взлетел в седло сам. Теперь в голове Берта родилась новая мысль: увести врага подальше от этого места, чтобы Марта и Самуэль имели больше времени для бегства.

Размахивая мечом направо и налево, Ловец расчищал себе дорогу. Пеший воин с ножом в руках рухнул под копыта верблюдов с разрубленной головой. Еще два всадника опрокинулись в седлах, получив рубящие удары клинком в грудь. Саданув верблюда пятками по бокам, Берт вырвался на открытое пространство. Испуганный верблюд, грохоча копытами по камням, понесся так, что Ловцу пришлось обхватить свободной рукой косматый горб, чтобы не вывалиться из седла. Азарт скачки сразу захватил Берта; выдравшись из смертельной толчеи, не ощущая вокруг множества злобных врагов, он невольно расхохотался от нахлынувшего громадного облегчения. Получилось! Он ожидал услышать гневные крики за спиной, но сзади его хлестнули вопли боли и страха.

Рванув повод с такой силой, что едва не сломал шею своему верблюду, Берт обернулся.

И страшно выругался – на обрыве, чуть поодаль от орущей свалки, возникла тоненькая женская фигурка. Что заставило ее вернуться? Чувство вины за то, что Берт погибнет, спасая ее и Самуэля? Отчаянная жажда мести? Желание разделить участь возлюбленного?

«Дура… – промычал Ловец, разворачивая верблюда обратно. – Господи, какая дура…»

Марта молниеносными движениями снимала ножи с нагрудных ремней и, почти не целясь, метала их в пустынных воинов. Берт видел, как двое пеших, кинувшихся к рыжеволосой, один за другим, точно споткнувшись, кубарем покатились по камням и замерли в нескольких шагах от нее. Еще один, схватившись за пробитое ножом горло, полетел с обрыва, не имея возможности даже закричать в последние мгновения жизни.

Берт что было сил орал, размахивая мечом на скаку; он отвлекал внимание на себя, но вряд ли кто из всадников слышал его в шуме битвы. Марта снова метнула нож – еще один воин, выронив пику, свалился с верблюда.

А потом окутанная пылью волна нападавших накрыла ее.

Берт, надсаживаясь от крика, лупил рукоятью меча своего верблюда по шее. Со всего маху он врезался в толпу всадников, и тогда взметнувшаяся откуда-то сбоку пика пронзила горло его скакуна насквозь. Верблюд, утробно рыкнув, ткнулся мордой в камни, а Берт, перелетев через его голову, покатился под копыта животных, в ноги пустынных воинов.

Он не выронил меч. Хотя кровь из раны на лбу заливала глаза, достало сил подняться и за три шага трижды ударить клинком в беззащитные спины. Трое рухнули, обливаясь кровью. Пораженный тем, что никто не пытается вступить с ним в бой, Берт остановился, стиснутый в самом сердце колышущейся толпы, – его просто не замечали. И он увидел – за мельтешением окутанных белой тканью тел – распростертую на земле Марту. Рыжеволосая отчаянно отбивалась, но пустынные воины, будто псы, рвали на ней одежду. Ловец, расталкивая врагов локтями, устремился к ней. Из-за страшной тесноты он не мог как следует размахнуться, да и не имел на это времени. В давке он потерял меч. Когда, чтобы протиснуться осталось всего несколько шагов, перед ним из кровавого тумана всплыла жутко ощеренная чернобородая харя. Мелькнуло, поднявшись и опустившись, обломанное древко пики Получив ослепляющей силы удар в лицо, Берт опрокинулся назад. Красное солнце лопнуло в его голове, залив действительность черной кровью.

Тьма пожирала серое небо. Клочья темных облаков летели из-под оскаленных клыков Тьмы. Вспухшим багровым глазом моргало на небосводе солнце. И незыблемой твердыней, косо рассекающей картину жуткого мира, на горном пике высилась Крылатая Башня…

Берт закричал, просыпаясь.

Открыв глаза, он долго не мог ничего понять. Лишь спустя несколько минут, когда пот миновавшего кошмара подсох на его лбу, Ловец догадался, где он находится.

Он снова в жилище многознатца Маргона. Он сидит, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники, в глубоком кресле, а сам многознатец, скрестив на груди руки, стоит напротив.

– Опять этот сон? – участливо спрашивает Маргон.

Берт кивает, не в силах проговорить ни слова.

– Любопытно, – говорит Маргон, – любопытно. Тебе снится одно и то же место… Сколько уже? Несколько лет? Много лет подряд?

– Сколько себя помню… – с трудом выговаривает Ловец. – Раньше редко, а теперь – все чаще и чаще. Это страшно… – последняя фраза получается будто сама собой. – Это очень страшно. И непонятно, почему страшно, а все равно – каждый раз умираешь от жути. Я знаю, это трудно объяснить… Так бывает только во сне…

– Да-да-да… – скороговоркой отзывается Маргон и принимается прохаживаться перед Бертом, в задумчивости сплетая и расплетая пальцы. – Так бывает во сне. Ты, должно быть, хочешь спросить у меня, что может означать этот сон?

Берт снова кивает.

– Я не силен в толковании снов, – усмехается Маргон, давая понять, что та область магии, которой он посвятил жизнь, неизмеримо сложнее нехитрой науки, доступной каждой глупой гадалке, – но тем не менее знаю: если человека в снах преследует одно и то же место, значит, это место, где человек… мм… скажем так, обретет свою судьбу. Отголоски предначертанного провидением, понимаешь?