Косовский одуванчик - [20]

Шрифт
Интервал

– Вы молодец, что позаботились о пьяном мужчине.

– Я вас обманула, он был трезв, пьяный мужчина не смог бы трахаться ночь напролет.

– Как вы легко об этом говорите!

– Потому что вы все это и сами знаете.

– Нет, в самом деле не знаю, просто люблю про это слушать, – смутившись, говорит майор Шустер.

– Наверняка кто-то все снял. Может, найдем соответствующий сайт в компьютере?

Майор Шустер с удивлением вслушивался в каждое мое слово. Я жонглировала фактами, полагая, что так сумею его победить.

– Не думаю, что такие кадры могут где-нибудь появиться, – заметил майор.

– Я бы тогда их купила, – говорю. Шустер осторожно взял меня за руку и подвел к стойке. Мы были одни, нас окружали немые свидетели, которые могут заговорить, только если их выпьют – бутылки, бокалы. Я налила Шустеру домашней ра-кии-грушовки, себе налила двойной виски, безо льда. Шустер чокнулся и спокойно произнес:

– Большая часть народонаселения все еще полагает, что коитус – грех. Но траханье – извините за выражение – ничуть не грешнее, чем дефекация. Трахаться все равно что дышать – это необходимо для продолжения жизни. Трахаемся, спим, любим, когда почувствуем ток крови в наших жилах, обнимаемся в постели, просыпаемся, умываемся, чистим зубы, чешем языком, когда говорим «люблю тебя» и когда договариваемся о том, что больше никогда не будем встречаться…

– Надеюсь, я больше никогда не увижу капитана Гарольда, теперь, когда я узнала, что он женат, мне будет легче. Вы хорошо сказали: причесались перед зеркалом, не сказали даже ни прощай, ни до свидания. Теперь мне легче стало, когда я узнала, что он женат.

– Боже, фройляйн Мария, как вы банально смотрите на человеческие отношения! Говорите, изучали художественную литературу? Наверное, стоит вам напомнить, чему вы учились. Неужели вы теперь стыдитесь того, что переспали ночью в отеле «Гранд» без благословения священника? Пардон, я шучу, но меня преследуют некие слова из Библии, а также стихи Бодлера, Рембо, да и Гете тоже. Я призываю их свидетельствовать против ваших мещанских взглядов!

Меня удивила серьезность фраз, произносимых майором Шустером, он говорил таким тоном, будто вот-вот обвенчает меня с только ему одному известной истиной. Майор Шустер продолжал нюхать домашнюю ракию-гру-шовку, как будто из нее извлекал мысли.

– Говорите – брак, он женат. Ну и что? И я женат. Вступая в брак, мы перед Богом и законом приняли на себя обязательство хранить верность в счастье и в горести. О'кей, несколько лет спустя я сказал жене: какой смысл в верности, если она мешает повседневной жизни, – так сказал я жене, и в это мгновение мы хором сказали друг другу: я уже не тот, я уже не та. Мы не развелись, разве что я стал еще более верен немецкой армии.

– Не надо меня утешать, – замечаю ему с улыбкой, поскольку вижу, что майор Шустер желает легализовать мою связь с Гарольдом.

– Умоляю вас, фройляйн Мария, когда я влюбился в другую женщину, то счел полным идиотизмом с тоской вспоминать «да», сказанное в момент, когда нам на пальцы надевали тесноватые кольца!

– Вы полагаете, лучше следовать своим влечениям, чем блюсти сказанное однажды «да»?

– Нет, лучше задаться вопросом: что важнее – счастье или истина?

– Майор, – говорю, – этим вопросом вы отвлекаете меня от мысли о браке. Впрочем, мы в Сербии говорим: брак есть мрак, так что я сама бегу от вопроса о браке и стремлюсь к счастью и истине – к двум вещам, которых не сыскать в Косове.

– Вы настоящая сербка, все сводите к политике!

– Может быть, от несчастья и отсутствия истины я и была с капитаном Гарольдом, и по той же причине терпеливо сношу вас.

– Это мне и нравится, потому что я уверен, что вы никогда не измените своему брачному союзу с Сербией.

– Надеюсь, – говорю.

– Если только…

– Что «если только»?

– Если только ваша любовь не приобретет болезненную форму страсти.

– А разве любовь – не страсть?

– Конечно, но только строго дозированная. Возлюбленное нами существо не освящено божественным чином, и потому нет смысла преувеличивать, как Иисус Христос, который, кажется, сказал так: «О тебе я думал на смертном одре, за тебя я пролил кровь свою».

– Вы веруете в Бога?

– Как в брак, – отвечает с улыбочкой Шустер.

Мне очень понравилась эта фраза, и я, дурочка, говорю, глотая виски:

– Теперь я жалею, что после Opening Nights не ушла с вами в отель «Гранд».

Майор Шустер, совсем как Кёрк Дуглас, в поклоне сверкнул белоснежными зубами – золотых у него не было. И говорит:

– Прошлой ночью у меня не было апартамента в отеле «Гранд».

– Да, – говорю я как Мэй Брит, – тогда бы у нас не случилось такой прекрасной беседы. Кажется, скоро я смогу защитить диссертацию – все благодаря вашим объяснениям о том, что есть любовь, а что есть страсть. Забудем про Косово!

– Всему, что я вам сказал, меня научила жена. Она преподает в Гейдельберге классическую философию.

– Вы еще не расстались с женой?

– У нас четверо детей.

– Хорошо вам!

– Из-за них я сбежал в Косово, а до этого был в Кении.

– Для того, чтобы принести свободу народу Кении?

– Я ухаживал за животными, боролся с браконьерами, которые убивали их ради шкур.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.