Космология Эроса - [26]

Мы предполагали, что сексуальное опьянение привносит в души любящих временное единение, но затем оно тонет во тьме охмеления. Однако если мы попытаемся сделать предположение, каковы в этот момент симпатические переживания, то это будут чувства только лишь одной части, без уверенности в том, что вторая часть будет переживать именно то же самое! Нет сомнения в том, что во время единения двух существ один переживает ощущения как дарящий любовь, а второй — как приобретающий ее через свое желание. Но в данном случае не было бы исполнено выявленное нами условие, связанное с сутью Эроса, — полярная взаимность уз. Это сразу же подводит нас ко второму пункту наших рассуждений. Несмотря на то, что смешанная жажда исполнена подаренной любви, в итоге она все-таки разрывается растворяющим все в себе вихрем неразделенной тьмы, в которой двойственности более не существует. Однако из этой тьмы не пробудиться, не нарушив при этом колдовство момента! Каждый из любящих находит себя в том, что было до этого времени, то есть как отдельное существо, не раскрытое бытийностью этого мира, но вместе с возлюбленным остающееся вечно вовне его! Половое единение не помогает любящим обрести «венец жизни», не переносит их из временной индивидуальности в чертоги «вечной жизни», не дарит им мистического посвящения! В связи с этим любая адаптация и исполнение опьянения приводят к прекращению иллюзии. В отличие от этого, Эрос в своем высшем исполнении остается Эросом отстраненным, пьянящим, не смешивающимся со второй половиной непостижимой глубины, но лишь взирающим на нее своим оком из тьмы пурпурной ночи! Это вовсе не подразумевает желания, это и не объятия. Он означает лишь одно: пробуждение через погибель! Ответом на тайны мира является получение ответов на загадки через экстаз. Почему вопросы Сфинкса смертельно опасны для человека? Почему взгляд Медузы Горгоны обращает в камень? Почему опасно приподнимать покрывало Исиды? Это лучше, чем дать ответ взвешенными фразами; древний судьбоносный вопрос сам по себе может стать для нас подаренным знанием того, что Вечность обретается только через восторженное блаженство.

В соответствии с нашими намерениями даже самое отдаленное, насколько это возможно, никак не может быть связано с привычным и будничным, но только с памятным. В подтверждение этого мы можем привести жизненный опыт, когда каждый пребывал в возрасте «чтения стихов на стуле», но затем мог забыть об этом. Не менее убедительной является фраза Стендаля о том, что красота художественного произведения кроется в «обещании счастья», что в свою очередь подтверждает мысль Ницше о том, что искусство имеет своим высоким предназначением убедить зрителя в утверждении жизни любой ценой. Впрочем, случающиеся перемены должны нас научить тому, что наши обещания воспеть боль, поэтизировать любовь, выразить изящество, окрасить бурю, увековечить звезды в камне (в стиле античных ворот Порта Нигра) в условиях дневного бодрствования никогда не будут исполнены. Тот, кто хотел заставить свое сердце биться быстрее, отодвигал закрывающие морские звезды облака, а через мучительное пьянство кисть Арнольда Беклина передает взгляд тритона, который надеется узреть нечто большее и в поиске желания умереть после его исполнения! Тот, кто без оглядки бежит от всепоглощающего блеска умерших тысячелетий, двигается вдоль надгробий по улице Алия, воображая, что невозможное случилось, и он вновь вернулся в императорский Рим! Тот, кто в заунывных волжских песнях возвращается в степи, блуждая в поисках своего пункта назначения! Так же дело обстоит с тайной самой Жизни, а потому изречение Стендаля может стать и выражением человеческой жизни! Противоположный полюс при стремлении приблизиться к нему так и остается на недостижимой для вас дистанции. Каждый взор, брошенный в необъятность пространства, чарует и манит за собой. Мы не находили, что он обманывает нас, когда взирали на себя и «устремлялись в простор». Горизонт ускользает от нас, и ни один странник еще не пересекал его, погрузившись в вечерний закат. Так мы готовимся, так мы даем отчетливое переживание, которое в памяти многих находит отчетливый отклик.

Благоухающей сиренью летней ночью мелькнувший лучик неведомого счастья коснулся нашего взгляда с поволокой, вздрогнул и одарил нас улыбкой, таящей в себе интимную тайну, окутал порывами неведомой магии и погрузил в прелесть мимолетного очарования. Поток восторга подхватил нас, погрузил в пламя любви и закружил в небесной круговерти. Но горе нам, пока мы не постигли, что этот миг исполнения не обетование, а прелесть явления и ее телесное проявление поменялись местами, мистическим образом погрузив нас в любовь. Это не дает нам обещаний и клятв, которые, казалось бы, надо давать в миг решимости, и вскоре мы обнаружим вполне земное и даже ограниченное и постижимое существо, а вовсе не светящийся божественный образ! То, что наш человеческий разум полагал обыкновенным обещанием, было страницей из книги далекого Эроса, который позволяет перейти из вещественного мира в реальность непостижимых образов!