Космический Апокалипсис - [209]

— Убирайтесь! — завопила она. — Убирайтесь от меня куда подальше!

Один за другим мертвецы смолкали и исчезали. А перед тем как исчезнуть, каждый обескураженно качал головой, будто ему в такую минуту стыдно находиться рядом с ней. Наконец-то Вольева почувствовала себя свободной, теперь она дышала короткими вздохами, ей надо было хоть немного успокоиться. Она зажгла сигарету, она курила ее медленно, стараясь дать отдых мозгам. Пальцы руки поглаживали автомат. Вольева радовалась, что истратила на мертвецов лишь один патрон, хотя полное разрушение рубки доставило бы ей чувство острого наслаждения. Прикосновение к оружию было необычайно приятно. Хоури сделала великолепный выбор. На ложе автомата золотом и серебром горели китайские драконы.

И тут с дисплея раздался новый голос.

Вольева подняла глаза и увидела лицо Похитителя Солнц.

Именно таким он и должен быть, решила она еще тогда, когда Паскаль открыла ей значение его имени. Он был такой, каким она его себе представляла, только много хуже. Потому что она не просто видела, как выглядит этот инопланетянин. Она видела его таким, каким он видел себя сам, а, по-видимому, с мозгами у Похитителя Солнц дело обстояло не слишком благополучно. Она вспомнила Нагорного и только теперь поняла, почему тот сошел с ума. Она не винила его, поскольку он жил с этим страшилищем, угнездившимся в его голове, и не имел понятия о том, откуда оно там взялось и чего от него хочет. Нет! Теперь она только жалела погибшего артиллериста, этого несчастного беднягу! А может, и она уже погрузилась в психопатию, встретившись с этим фантастическим придурком, оживающим в каждом сне и в каждой мысли, рождающейся поутру.

Когда-то Похититель Солнц был, вероятно, амарантянином. Затем он изменился, возможно, по собственной воле — благодаря генной инженерии, вылепив из себя и своих Отверженных совершенно новый биологический вид. Они переделали свое анатомическое строение для полетов в условиях нулевой гравитации. Вырастили огромные крылья. Теперь она видела их — они возвышались над круглой лысой головой, которая, казалось, была выдвинута в сторону Вольевой.

Это был, скорее, череп. Правда, глазницы были не совсем пусты. Не пустота заполняла их до краев, а черная абсолютная глубина, такая же черная и бездонная, какой Вольева представляла Завесу Странников. Кости Похитителя Солнц светились безжизненным светом.

— Несмотря на то, что я говорила раньше, — сказала Вольева, когда первый шок от того, что она видела, прошел, или вернее, понизился до отметки, на которой она могла его переносить, — я думаю, что ты уже нашел способ убить меня. Если, конечно, твоя цель заключалась в этом.

— Ты не можешь знать, чего я хочу.

Когда он говорил, то слов слышно не было. Было безмолвное отсутствие, которое непонятным способом передавало смысл, как бы вырезая его из молчания. Сложные челюсти этого создания вообще не двигались. Разговор, как она вспомнила, вообще никогда не был у амарантян средством общения. Их общество развивалось, так сказать, на основе визуальных связей. Надо думать, нечто столь важное сохранилось и после того, как Похититель Солнц покинул Ресургем и стал трансформировать свой народ. Трансформация была столь радикальна, что когда они позже вернулись на свою старую планету, их приняли как крылатых богов.

— Зато я знаю, чего ты не хочешь, — сказала Вольева. — Ты не хочешь ничего, что способно помешать Силвесту достигнуть Цербера. Вот почему ты обрек нас на смерть. Чтобы мы не нашли способа помешать ему.

— Его миссия имеет для меня колоссальное значение, — ответил Похититель Солнц, но тут же поправился. — Для нас. Для тех, кто выжил.

— Выжил после чего? — может, это будет ее последний шанс достигнуть с ним согласия. — Нет, подожди! Что еще вы могли пережить, кроме гибели амарантян? Или это действительно так? Неужели ты нашел способ не умирать?

— Ты теперь знаешь, где я вошел в Силвеста, — это не был вопрос. Утверждение. Вольева подумала о том, многие ли из их рассуждений стали известны Похитителю Солнц.

— Это должна быть Завеса Ласкаля, — сказала она. — Только в этом и есть хоть какой-то смысл, хотя и не слишком большой, должна признаться.

— Это было там, где мы обрели Убежище. Девятьсот девяносто тысяч лет назад.

Совпадение было слишком знаменательное, чтобы ничего не значить.

— То есть с того времени, как жизнь на Ресургеме погибла?

— Да, — это слово сопровождалось звуком, похожим на шипение. — Завесы придуманы нами. Это была последняя отчаянная попытка нашей Стаи, предпринятая уже после того, как оставшиеся на поверхности планеты амарантяне были испепелены.

— Не понимаю… Ласкаль рассказывал, да и сам Силвест обнаружил…

— От них скрыли истину. Ласкаль видел нечто вроде фантастического романа, где наша сущность была подменена изображением представителей куда более древней культуры, совсем непохожими на нас. Истинная цель Завес осталась для него скрытой. Ему показали ложь, которая могла пробудить интерес у других, и повести их вдаль.

Теперь Вольева поняла, как сработали эту ложь. Ласкалю сказали, что Завесы представляют склады опасных технологий — вещей, к которым Человечество втайне стремилось, — двигателей, позволяющих развивать скорость больше скорости света, и так далее. Когда Ласкаль поведал это Силвесту, стремление последнего проникнуть за Завесу, разумеется, еще больше разгорелось. Ему удалось получить поддержку всей демархистской общины Йеллоустона и с ее помощью осуществить свою цель, так как выгоды подобного предприятия для группы, которой удалось бы прикоснуться к этим тайнам, трудно себе вообразить.