Космические инженеры - [10]

Кингзли щелкнул пальцами, указывая на Томми Эванса.

– Познакомьтесь с Эвансом, – сказал он. Затем представил их самих. – Журналисты. Описывают Солнечную систему. Делают это очень хорошо. Последний грузовой корабль привез несколько номеров «Вечерней ракеты». Читал ваши статьи о лунах Юпитера. Очень интересно.

Он вернулся на кухню и налил всем кофе, пока они снимали скафандры.

– Вас, конечно, интересует, что все это значит?

Гэри кивнул.

– Моя контора уведомила меня. Мне заказали статьи на эту тему. Я надеюсь, вы мне не откажете.

Доктор Кингзли глотнул обжигающий кофе.

– Рассказывать почти нечего. А то, что есть, – не для печати. Так что статья вряд ли получится… пока.

Эванс хохотнул:

– Док, брось. Ты же прекрасно знаешь, что у нас куча интересной информации. Раскалывайся. Он не разболтает то, что пока не для печати.

Доктор Кингзли вопросительно посмотрел на Гэри.

– Все, о чем скажете, что пока не для печати, будет не для печати, – кивнул Гэри.

– Очень многое здесь может показаться невероятным, – начал Кингзли своим громовым басом.

– К черту, – перебил его Эванс. – Все новое кажется невероятным. Мой корабль тоже вещь фантастическая, но я не сомневаюсь, что он все же полетит.

Кингзли взгромоздился на жесткий кухонный табурет.

– Все началось уже больше года назад, – продолжил он. – Мы тогда изучали космические излучения. М-да, лучи эти – вещь неуловимая. Человек изучает их почти пять тысячелетий, а знает о них не так уж и много. С самого начала мы поняли, что сделали эпохальное открытие, как только наши приборы, установленные на крыше этого здания, показали, что изучаемое нами излучение имеет строгую внутреннюю структуру. Но это еще не все. Оно регистрируется строго в определенное время. Мы разработали более чувствительные приборы и узнали кое-что еще. Выяснилось, что излучение регистрируется только тогда, когда наша сторона Плутона обращена к Туманности Андромеды.

Выяснилось также, что излучение имеет не только определенную физическую структуру, но и определенное временное строение и его интенсивность всегда остается неизменной. Другими словами: излучение постоянно, регистрируется только тогда, когда мы обращены к Туманности Андромеды, и интенсивность его меняется очень незначительно. Все это явно свидетельствует о постоянном источнике, который работает в строго определенное время. В любое другое время наши приборы регистрируют обычный фон.

Эти данные сразили меня наповал. Космическое излучение не может вести себя подобным образом. Ничего подобного никогда раньше не регистрировалось. Конечно, мы не забыли, что это первое исследование на большом расстоянии от искажающего воздействия солнечных магнитных полей. Но возникал вопрос: почему излучение появляется только тогда, когда мы обращены к Туманности Андромеды?

Я и два моих помощника изучали его со всех сторон, строили гипотезы об источнике и, в конце концов, пришли к общему выводу.

То, что регистрируют наши приборы, – это не естественное космическое излучение. Это нечто другое. Нечто новое. Это неизвестные нам сигналы, приходящие из бездны космическою пространства. Они похожи на позывные. Будто кто-то или что-то, или бог знает что, вызывает кого-то или что-то, расположенное здесь, на Плутоне. Мы начали фантазировать. Очень соблазнительной показалась мысль, что сигналы идут из соседней галактики, из огромной звездной системы в девятистах миллионах световых лет отсюда.

Но все это были чистые фантазии. У нас не было фактов, показывающих это. Мы и теперь не очень хорошо знаем, что это такое, хотя сейчас знаем намного больше, чем тогда.

Факты, собранные нами, указывают, что это сигналы и посылают их разумные существа. Существа, которые знают, что делают. Неясным остается расстояние. На мгновение предположим, что сигналы поступают из Туманности Андромеды. Чтобы достигнуть нас, они должны преодолеть почти миллиард световых лет. Вполне вероятно, что существуют скорости значительно выше скорости света, но вряд ли разумно в данный момент предполагать, что они могут настолько ее превышать. А если еще учесть неизбежное искажение времени, то задача становится неразрешимой даже для выдающихся умов. Впрочем, возможен еще один ответ… если эти сигналы, действительно, поступают сюда из-за сотен световых лет, то, вероятно, они перемещаются не в обычном пространстве. Они могут идти в другом пространственно-временном континууме, который, для точности, можно было бы назвать четвертым измерением.

– Доктор, вы меня совсем запутали, – пожаловался Херб.

– Мы и сами запутались, – ответил Кингзли. – И тогда нам пришло в голову, а вдруг мы ловим чистую мысль. Мысль, посланную на невообразимое число световых лет. Но какова может быть скорость мысли? Мысль может быть мгновенной… скорость ее может быть ниже скорости света. А может быть где-то в промежутке между этими двумя точками. В одном мы уверены эти сигналы – проекция мысли. Но вот перемещаются ли они в обычном пространстве или совершают прыжок из одного измерения в другое, мы не знаем и, наверное, не узнаем никогда. Много времени мы потратили на прибор, который вы видите в соседней комнате. Если в двух словах, то он улавливает сигналы и трансформирует их из чистой энергии мысли в саму мысль, в символы, понятные нашему мозгу. Нам также удалось разработать способ отправки нашей собственной ответной мысли, чтобы установить контакт с теми, кто пытается связаться с Плутоном. Но до сих пор нам, очевидно, удалось только дать им понять, что мы пытаемся связаться с ними, потому что в последнее время структура сигналов изменилась, в них появилась какая-то отчаянная настойчивость, требовательность, почти мольба. – Он провел рукой по лицу. – Все так запутано.