Кошкин домик - [2]

Даниэль говорит, что я слишком сильно перенапрягаю мозги. Он говорит, что я должен найти жизненный ориентир или отдушину и перестать загонять себя в рамки. Он любит поговорить. Бесплатному соцработнику так же скучно, как и мне. Я в этом уверен. Звук его голоса способен успокоить в этом помещении только одного человека. Не меня. Мистер Даниэль Фоук, а именно так его и зовут, проработал на свою страну семь долгих и счастливых лет без передвижек и надежды на карьерный рост. Его жена — миссис Фоук — вышла за него замуж в связи с чудом, случившемся на одной из студенческих вечеринок. Потому как непорочное зачатие в семье потомственных акушеров — это действительно чудо. Жених столько выпил, что до последнего отказывался от почётного права отцовства, сетуя на высшие силы, а уж никак не на свои чресла. Дед семейства потомственных акушеров, он же отец невесты по совместительству, имел на этот счёт вполне жёсткую позицию, а ещё он имел коллекционный мушкет с гравировкой «от отца к сыну — только через мой труп». У мистера Фоука не было шансов изначально. Ему нет сорока, один ребёнок, хобби — сквош по четвергам и воскресеньям. Может быть, благодаря этой затейливой в плане названия игре, седина успела коснуться висков психолога из Литл Уингинг. Нервная работа, трудные подростки, три покушения на убийство и ключ с обратной резьбой от сейфа, где лежат препараты, не дают доктору нормально сосуществовать со своим внутренним Я. И внешним, кстати, тоже. Да, со всеми Я, которых он успел изучить за свою жизнь. А ключик всё ещё в правом кармане брюк. Слегка топорщит ткань и, при касании, царапает кожу на пальцах. Его это, должно быть, успокаивает.

Я не смотрю на него. Мистер Фоук не любит, когда люди смотрят ему в глаза. Это вызывает у него ненужные мысли и желание отвести взгляд сторону, вместе с телом: куда-то ближе к двери. Кушетка неудобная. За три года она могла бы стать чуточку мягче. Тут неудобно, как всегда, в прочем, тут всегда неудобно, когда на меня смотрят, а я не могу поднять взгляд с пола. Или с потолка. Или со стены, но уже не поднять или опустить, а перевести чуть правее, или левее — тут как повезёт.

— Вы сегодня в другой майке? — наша беседа начинается традиционно. Глупый вопрос от доктора ничего не несёт ни для меня, ни для него. Возможно, это только я так полагал.

Майка другая... разве? Не думал, что майка может стать другой, если её не снимать и не стирать неделю. Может быть, он про цвет? Да, немного темнее, но рисунок остался прежним. Так, какие вопросы?

Я мельком проскальзываю взглядом по ткани, что чуть ниже шеи, и понимаю — она та же самая, что и вчера, и позавчера, и неделю назад. Сложно быть модным, когда у тебя три серых одинаковых майки. Спереди у нее серые круги на сером фоне, а сзади точно такие же квадраты на том же самом фоне, только без углов. Что спереди, что сзади, она одинаково однотонная. Где тут «другая»?

— Обычная, — говорю я и махаю рукой в воздухе. Вижу всё немного нечетко, и кисть расплывается где-то вдалеке. Без очков — так сложно. Без денег так грустно. Без смысла... просто без смысла. Может быть, он скажет, что я и дышу как-то по-новому? Или лежу несколько необычно, или же мочки моих ушей сегодня совсем не те, что были вчера? Сегодня они дерзкие. Да! Точно! Как я сразу не понял. Дерзкие мочки. Из-за них моя майка такая серая и несколько другая. А мутный человек с длинным карандашом в руке так глупо открывает рот, заглатывая белый воздух. Мне сегодня дурно.

Мистер Фоук курит. Дымит, как небольшой паровоз времён того коллекционного мушкета, что сыграл в жизни доктора немаловажную роль. От такого закуришь.

Половина пачки на одно клиента. Это константа. Ни сигареты больше, ни сигареты меньше. Вот это я понимаю — равенство. Перед табаком все равны, и рак легких от пассивного курения ждёт нас с одинаковой вероятностью. Его же лёгкие вполне себе здоровы и нисколько не беспокоятся о своих более молодых собратьях. Одним лёгким не понять другие.

«Я не разбираюсь в сигаретах. Я не разбираюсь в людях, которые их покупают. Я не разбираюсь в табачном бизнесе. Я не могу разобраться даже в себе. Может мне закурить?»

Мысль показалась глупой, но чертовски логичной.

— Вы считаете вашу жизнь обычной? — голос в дыму слегка оживился, тем самым дав сигнал о начале сеанса. Мистер Фоук считал заурядной только свою жизнь, а чужие рассматривал с точки зрения сводок из криминальной хроники. Не убил, значит, украл. Не украл, значит, избил. Не избил, значит, избили и всё в том же духе.

Я задумался.

«Моя жизнь обычная?»

«Не припомню обычности в моей жизни».

«Снейпу этот вопрос показался бы верхом глупости, потому как ответ на него он знал ещё до моего рождения».

— Я считаю свою жизнь, не страннее жизни любого другого мальчика, — прожившего семь лет в чулане под лестницей. — Вполне обычная жизнь, — наполненная магией и прочей чертовщиной.

Мистер Фоук морщится. Или, быть может, зевает. Без очков я вижу очертания предметов и цветную муть перед собой. Если это потолок — муть белая.

— На вас приходит много жалоб от соседей. Думаете, это хорошо? — не уловил сути претензии. Кому должно быть хорошо? Кому-то другому? Почему не мне? И что это за жалобы такие? Не слышал ни одной.