Кошки говорят «мяу» - [92]

Так что за жалостью, — я улыбнулся, — не ко мне. С этим — в другую инстанцию… А вообще, — вдруг вместо желаемой злости на меня накатила какая-то странная и вялая усталость, — вообще жалко, конечно… они ведь еще живые… а когда видишь, как живое мучается, всегда жалко, — я вяло усмехнулся. — Непонятно объяснил?

— Понятно, — кивнул он, я посмотрел на него и увидел…

Нет, не сочувствие, а понимание. Что ж, он и не говорил, что сочувствует, он сказал «понятно», и ему действительно было понятно, а мне… Мне стало приятно. Приятно — оттого, что сижу с ним, как равный, говорю с ним, как равный, и он понимает… Я скосил глаза на Рыжую. Она смотрела на нас обоих своими серыми с зеленоватыми крапинками глазами и… Как-то странно смотрела. Словно старалась что-то понять, но одновременно и отталкивала от себя это понимание, не хотела его, может быть, немножко боялась…

— А тебе нравится мой автор? — вдруг спросил я. — Ну, которого я переводил — «король ужасов»? Ты, я слышал читал в натуре… В смысле, на его родном. От перевода все равно что-то… утрачивается, даже, — я усмехнулся, — у такого маэстро, как я.

— Утрачивается, — кивнул он, и взял себе еще кусок мяса. — Но что-то и… резче проступает. Хотя из стакана, конечно, можно вылить…

— Только то, что было в нем, — подхватил я, как-то забывая, где я сижу и с кем. — Главное только — не пролить мимо… Но хрен с ними, с переводами, сам автор тебе…

— Да, — кивнул он. — Очень. Что-то — больше, что-то — меньше, но в целом у него все… — он щелкнул пальцами, ища слово, — все…

— Правильно, — тихонько подсказал я.

— Ну, может, и не совсем пра…

— Если смотреть сверху, — перебил я, он слегка поморщился, видимо не любил, когда его перебивают, но тут же что-то ухватил и вопросительно глянул на меня. — Ну, не для нас правильно, а сверху… Ну, как для зайца, может и неправильно, что он морковку жрет, а волк — его самого, но сверху…

— Да, — сказал он. — Сверху — да… Заяц умеет делать скидку, и это… Компенсация. Не равность, не…

— Не равенство, — поправил я, — а как бы равновесие…

— Баланс. Верхний баланс — чужой, не наш, не для нашего… Ты прав. — он повернулся к Рыжей. — А ты что скажешь, Рыжик?

Рыжик ничего не ответила, я глянул на нее, она открыла рот, как-то с трудом глотнула, налила себе водки и поднесла рюмку ко рту. Руки у нее чуть-чуть дрожали.

Я отвернулся, посмотрел на экран телевизора, прочел по губам Осокина: «Вас ждут еще новости спорта и погода…», — и услышал ее сдавленный (видимо от проглоченной залпом рюмки водки) голос:

— Родственные души…

Я оторвал глаза от экрана и посмотрел на хозяина. Он негромко засмеялся, потом перестал смеяться и неожиданно (но не резко) спросил меня:

— Ты боишься, маэстро?

— Да, — сказал я. — Это естественно.

— Почему? — спросил он. — Почему — естественно?

— Потому, — начиная раздражаться (до сих пор он не строил из себя целку, не притворялся), — что ты мигнешь, и меня по стене размажут… Не здесь, конечно, — криво усмехнулся я, — ты же не станешь поганить свою стенку… С евроремонтом.

— А зачем? — спросил он.

— То есть как это, за… — пробормотал я.

— А просто — зачем? — терпеливо повторил Ковбой. — Ты ничего у меня не украл, нигде не перешел мне дорогу и не наступал мне на хвост. Если кто и нарушил какое-то правило, так это — не ты, — он глянул на Рыжую. — Верно, Рыжик?

Она медленно кивнула.

— Так зачем все эти дешевые трюки из совкового триллера, — снова повернулся он ко мне. — Чтобы написать криминальный роман, нужно, — он усмехнулся, — иметь навыки, нужно быть профессионалом, не так ли? — у его глаз собрались веселые морщинки, а я вздрогнул — он почти дословно повторял мои собственные слова, сказанные мною здесь же, за этим самым столом, только при свечах, и… случайно такие совпадения бывают в литературе, а не в жизни. — Зачем тебе лезть в чужой жанр?

— Но я уже влез в чужую, — пробормотал я. — Откусил чужой… Кусок от чужого…

— Нет, — отмахнулся он. — Ничего ты не откусил. Ты… — он на секунду задумался. — Знаешь, я в детстве, мальчишкой, видел такую… Мы шли мимо речки, там заводь такая была, вся зацветшая, и… Вдруг услыхали дикие вопли. Подошли поближе, и я увидел на островке… Ужа. Уж заглотил лягушку. Она торчала у него из пасти и орала, как сумасшедшая — никогда не слышал, чтобы лягушка так орала. Она подыхала, но… Уж — тоже подыхал… Он никак не мог ее проглотить, но не хотел, или уже не мог выпустить, — он задумчиво щелкнул языком, достал из небрежно кинутой на спинку стула лайковой куртки пачку «Данхилла» и тяжелый золоченый (а скорее всего, золотой) «Ронсон», вытащил сигарету и кинул через стол пачку мне. — Их обоих было жалко. Они оба подыхали. Лягушка в его пасти — от его сдавливающих челюстей… или как, там, у них это называется… А уж — оттого, что хотел заглотить слишком большой кусище — не по нем кусище, — он щелкнул зажигалкой, прикурил и дал прикурить мне. — Вот, и ты, как тот уж — просто решил заглотить кусок не по тебе. Нет-нет, — Ковбой выпустил струю дыма к потолку и покачал головой, — я не хочу тебя никак обидеть, просто она, — он кивнул на Рыжую, — не пролезет тебе в глотку. Может, ты и смог бы придавить ее, переломать пару косточек, но, — он снова затянулся и опять впустил тонкую прямую струйку дыма в потолок, — сам бы при этом подавился… Не так уж она безобидна, и совсем не