Кошка, которая умела плакать… - [88]

Чуть взволнованная, она ступила на священные плиты гробницы великого Агира Девятого, защитника веры и освободителя Руала от власти чужеземцев. Признаться, алайка была несколько разочарована — она ожидала, что за дверями гробницы ей предстанет нечто невиданно роскошное и сверхъестественно величественное. Но она ошиблась. Первая комната с довольно низким потолком и восьмиугольными толстыми колоннами, занимавшими большую часть её пространства, была совершенно пустой. В стене напротив входа чернел высокий проём, за которым начинался неосвещённый проход.

Сколько лет ничья нога не ступала на этот мозаичный пол, что холодил ступни даже через зачарованные подошвы сапог? Аниаллу пробиралась вперёд, и с каждым шагом в её душе нарастала тревога…

Наконец давяще узкий коридор закончился. Он привёл смущённую охватившими её странными чувствами девушку в просторное помещение, но по сравнению с колоссальными залами, которые алаи встречали на протяжении всего своего пути, оно казалось небольшим. Потолок его, правда, был очень высок и так же чёрен и гладок, как пол и стены.

Посреди зала, на возвышении, окружённом пологой каменной лестницей, сиял тусклым золотом саркофаг Агира Освободителя. За ним на некотором расстоянии один от другого возвышались два треугольника из прозрачного зелёного камня, прямыми углами обращенные друг к другу. Они испускали мягкое сияние. Аниаллу знала, что это стилизованное изображение кошачьих глаз, символизирующее всезнание богини, её постоянное присутствие среди народа Руала и невозможность совершить что-то без её ведома. А проход между ними служил незримой дверью, через которую душа усопшего праведника возносится в Бриаэллар…

Свет излучали и широкие полоски зелёного зачарованного камня, тянущиеся на уровне двух алайских ростов от пола по всему периметру зала и огибающие двери, скрещиваясь над ними треугольниками, в центре которых сияло по алайскому глазу, уже куда более реалистичному, если не сказать живому. Их каменный взор очень напоминал взгляд бриаэлларских анеис, но причиной страшноватого его выражения вряд ли была неимоверным усилием обузданная звериная эмоциональность, скорее уж, мертвящая холодность равнодушного существа. По спине Алу, как и при встрече с Чувствующими, побежали мурашки, и она постаралась сосредоточить своё внимание на стенах, пустых, гладких, кажущихся мокрыми стенах, из чёрных зеркал которых на сианай смотрело только её собственное растерянное отражение — бледный овал с двумя синими пятнами вместо глаз. Ни рисунков, ни текстов, ни хотя бы потайных дверей, ведущих туда, где они есть, не обнаружилось. Аниаллу остановилась в нерешительности. Этого просто не могло быть! Руалские алаи свято чтут обряды, соблюдая их до последнего слова, и вот перед её глазами предстаёт вопиющее их нарушение! Ни одна из стен гробницы не была Стеной Жизни — высеченным в камне жизнеописанием покоящегося здесь владыки…

Алайка задумчиво постукивала ногтями по гладкому камню, лихорадочно соображая, что ей делать дальше. Если что и было начертано на этих стенах Освободителем, то оно было так умело стёрто с них чьим-то волшебством, что и следов не осталось. А если это не так, если предположить, что Агир не писал ничего на своей Стене Жизни, то чем же он занимался в своей Гробнице десяток дней? Непонятно…

Но не спросить ли ответа на этот вопрос у самого Агира? — Аниаллу подошла к покоящемуся на возвышении в центре зала саркофагу. Иногда мертвые бывают удивительно разговорчивы… хотя это вряд ли применимо к Освободителю, но попытаться всегда можно! Алайка поднялась по ступеням, окинула взором роскошный золотой гроб Агира…

— Прости, но я не могу позволить тебе сделать это, — внезапно прозвучал за её спиной решительный и вместе с тем мягкий голос Анара. Рука его накрыла её пальцы, осторожно, но так, что не вывернешься, прижав к саркофагу и не давая открыть крышку.

— Почему? — Аниаллу обернулась к алаю, не убирая руки. Он стоял позади неё и старательно прятал волнение. Только теперь Алу поняла, что значило для него войти в гробницу. Но ведь он сделал это, потому что волновался за неё. Алу вдруг захотелось бросить всё к демонам.

— Потому что это святотатство.

— Ой, посмотрите на этого праведника! — непонятно почему Аниаллу ужасно развеселили слова алая. — Там у вас, у жрецов, сейчас время вечерней молитвы, может быть, тоже помолишься?

— Можно подумать, что я его собираюсь на куски порезать и по полу разбросать! — совсем разбушевалась она. — И кто это мне говорит — первейший богохульник и нарушитель всех священных законов своего народа!

— Я боюсь не за кости Агира, а за тебя, за твою душу, — всё так же тихо и ласково сказал Анар.

— Я знаю, — уже стыдясь своей вспышки, растроганно сказала Алу. — Но поверь мне, что если бы за каждое богохульство вроде этого Аласаис отщипывала от моей души хотя бы вот та-кусенький кусочек, то от меня уже давно ничего бы не осталось. Я знаю волю и желания богини гораздо лучше руалских и каких бы то ни было её жрецов просто потому, что разговаривала с наэй так же, как сейчас говорю с тобой. Я вообще мастер в искусстве умиротворения разгневанных богов, так что могу сначала насвятотатствоваться вволю, а потом замолить грехи. И свои, и твои тоже, — она подмигнула Анару, все еще изумленному её неожиданным весельем, и направилась к саркофагу.