Кошка до вторника - [17]

— Вы приезжайте ещё, — попросила Кикимора. — Вы так замечательно всё расследовали — и убийство, и кражу, и взрыв. Если хотите, мы ещё кого-нибудь убьём, а вы снова будете показания снимать. Ах, как было интересно!

— Да, это было лучшее время с той поры, когда я служил в Бирме, — подтвердил Леший. — Обычно у нас тут скучновато, знаете ли.

Лёшка не отличался излишней чувствительностью, но всё же отношение к убийству как к развлечению его покоробило.

— Неужели вам его не жаль, он ведь умер, насовсем умер! — воскликнул он.

— Почему насовсем? — спросил Кощей. — Если хочешь, можно оживить.

— Конечно, — подтвердила Баба Яга. — Пара пустяков.

— Как? Вы шутите? — остолбенел Лёшка.

— Да какие шутки… Леший, у тебя осталась ещё живая вода? Мёртвая вода у меня есть, а вот живой — на донышке. Я ею радикулит лечу, вот и поистратилась.

— Да полная бутылка, — сказал Леший. — Сейчас принесу.

Он быстренько сходил домой, благо жил недалеко, и принёс бутылку, закупоренную пробкой. А Баба Яга, порывшись в чулане, извлекла две совершенно одинаковые бутылки без этикеток.

— В одной — мёртвая вода, в другой — облепиховый сок, — сказала она. — Что в какой — неизвестно. Буду брызгать и тем и другим. Для верности.

Она спрыснула из двух бутылок то, что осталось от наполовину испарившегося Водяного, потом накапала несколько капель из бутылки Лешего.

Водяной чихнул и сел.

— Что это я весь в облепихе? — спросил он. — Ты же знаешь, старая, что я облепиху терпеть не могу. А ты, Русалка, что тут делаешь? Шла бы свои механизмы чистить. Мне сейчас сон приснился, что у тебя вместо носа винт, вместо рта — шайба, а вместо ушей — шестерёнки, причём вращающиеся.

— И зачем мы тебя, паразита, оживляли! — обрадованно закричала Русалка. — Ах ты изверг безмозглый, тиной отравленный!

И она нежно обняла Водяного. Все радовались их примирению, а Кощей отвёл Лёшку в сторонку и спросил:

— По секрету, если можно. Когда вы нас всех в убийцы записывали, то сказали, что Бэзил вне подозрений. Хотя у него и мотив, и возможность для убийства были. Почему? Он что, ваш тайный агент?

— Да нет, — отмахнулся Лёшка. — Какой там агент. Просто он мне дал честное слово, что не убивал.

— И всё? — поразился Кощей.

— А разве этого мало? — спросил Лёшка.

КОШКА ДО ВТОРНИКА

Кошка сдохла, хвост облез.

Народная мудрость

Пролог

Шёл снег. Он это делал давно и прекращать, похоже, не собирался. Было ещё совсем рано и темно. Сердито шевеля рогами, из парка выползали заспанные троллейбусы. Привидения, возвращающиеся с ночной смены, сталкивались друг с другом в пелене снегопада. Пролетела на метле запоздавшая ведьма, чуть не врезалась в телебашню. Видимость была плохая, машины ехали с включёнными фарами, а у привидений и ведьм фар не было, и они всё время на что-нибудь натыкались. От этого у них иногда бывали неприятности с милиционером Алёшиным из дорожно-транспортной службы. Алёшин верил в ведьм и привидения и всегда их штрафовал за нарушение чего-нибудь. Остальные в потусторонние силы не верили и не приставали. Поэтому все привидения в городе очень не любили милиционера Алёшина. Но уважали.

Словом, начинался самый обычный день.

Глава первая «Бодрящий утренний бабах»

— Бах-бабах!

Папа в ужасе отпрянул от уроненного им стула и угодил локтем в кастрюлю, стоявшую на плите. Кастрюля, повинуясь закону всемирного тяготения, устремилась вниз, папа поддал её тапком и подхватил уже у самого пола. Но крышка всё-таки свалилась и весело забренчала:

— Блям-блям-блям!

«Пора вставать», — подумала бабушка и проснулась. Она каждое утро пробуждалась от какого-нибудь папиного «бабаха». Папа поднимался на работу раньше всех и тихо, чтоб никого не побеспокоить, прокрадывался на кухню. Кухня была маленькая, а папа большой. Поэтому папа в ней не помещался и обязательно натыкался на что-нибудь увесистое. Оно падало с громким «бабахом», и это был сигнал для бабушки, что пора всех будить, кормить, одевать и выпихивать из дому. Тридцать-сорок минут в доме царил бедлам с вырыванием друг у друга носков и швырянием стаканов и портфелей. Потом наступала благословенная тишина: папа убегал на работу, мама — на лекции, близнецы Ева и Антон — в школу. У бабушки оставалось несколько минут покоя до пробуждения Митяя.

Митяй был исключительно порядочный человек одиннадцати месяцев от роду. Его порядочность заключалась в том, что с самого рождения он по ночам спал, а не орал, как большинство младенцев. За это его глубоко уважала вся семья. Потому что больше Митяя уважать было не за что. Остальные его таланты — умение засунуть за плинтус мамину серёжку, проглотить железный болтик и разорвать на четыре длинные полоски Евину контрольную по алгебре — популярностью не пользовались.

Пока в доме бушевала утренняя неразбериха, всё падало, гремело и орало, Митяй из вредности спал. Едва только наступила тишина и бабушка расслабилась, Митяй из вредности проснулся. Он выполз из кровати и на четвереньках пошлёпал на кухню. Он вообще-то умел ходить и на двух ногах, но на четырёх получалось быстрее и устойчивее.

— Дай! — сказал Митяй, заглядывая в кухню. Он умел говорить только три слова: «дай», «мама» и «бух», а больше учить не хотел, потому что очень лихо обходился этими тремя. Остальные слова русского языка были явно лишние. После некоторых диктантов близнецы были готовы с ним согласиться.