Кошачья свара. Мадрид, 1936 - [6]

Энтони происходил из семьи среднего класса, ум и упорство открыли ему двери в Кембридж. Там сначала искусство, потом живопись и, наконец, испанская живопись золотого века настолько его заворожили, что он вложил в них все силы своего ума и чувств. В результате он лишился всяких других интересов и прекратил любую другую деятельность, и пока его товарищи бегали в поисках любовных приключений или подвергались влиянию заразительных идеологий тех лет, он был погружен в мир святых и королей, наследных принцев и шутов, вышедших из-под кисти Веласкеса, Зурбарана, Эль Греко и других художников, которых объединяла непревзойденная техника и драматический и возвышенный взгляд на мир.

Покончив с учебой и проведя длительное время в Испании и поездках по Европе, Энтони начал работать, и вскоре знания, целостность и скрупулезность принесли ему признание, хотя не дали ни славы, ни денег. Его имя стало известно узкому кругу знатоков, более склонных к критике, чем к денежным пожертвованиям. Он и не ожидал на этой стезе большего, как и ни на какой другой. Дружеские отношения, развитие которых привело к браку с привлекательной девушкой, образованной и состоятельной, разрешили его материальные проблемы и позволили посвятить всё время и силы своему главному увлечению. Желая разделить с женой объект мечтаний, он повез ее в Мадрид. К несчастью, там случилась всеобщая забастовка, и к тому же жена подхватила желудочное заболевание, очевидно, из-за воды или какой-то пищи, так что они решили больше не повторять этот опыт.

Семейная жизнь и тесная сеть обременительных социальных связей покончили с отношениями, которые никогда не были ни страстными, ни стабильными. Потеряв после развода главный источник доходов, Энтони сконцентрировался на работе. Когда и она начала действовать удушающе, почти неосознанно он завел интрижку с женой старого приятеля по учебе. В отличие от его бывшей супруги, Кэтрин была порывистой и чувственной. Конечно, она лишь искала, подобно ему, способ отвлечься от обыденности существования, но положение немедленно стало невыносимым: они слишком поздно поняли то значение, которое оказывают на состояние духа общественные устои, и то, что они считали развлечением, как оказалось, шло вразрез не только с его совестью, но противоречило натуре.

Несколько раз, столкнувшись с невозможностью разорвать отношения с глазу на глаз, Энтони Уайтлендс хотел написать Кэтрин письмо, несмотря на боязнь предоставить письменные свидетельства своего проступка и некоторым образом сделать решение окончательным, но всегда отказывался от этого намерения после долгих и мучительных усилий по редактуре. Из-за отсутствия аргументов ему не хватало и слов.

Однажды вечером он сидел в своем кабинете, снова погрузившись в это досадное занятие, когда служанка объявила о прибытии господина, чью визитку протянула ему на подносе. Энтони не знал посетителя лично, но неоднократно слышал о Педро Тичере, всегда в хвалебном ключе.

Это был субъект темного происхождения, которыми кишел мир коллекционеров произведений искусства, его имя упоминалось в связи сомнительными сделками. Лишь эти слухи, возможно, фальшивые и уж точно никогда не упоминающиеся, закрыли ему путь ко вступлению в "Реформ-клуб", куда входил Энтони. Должно быть, именно это и явилось причиной неожиданного визита, подумал Энтони. Если бы его отвлекли от написания статьи по специальности, он бы более или менее вежливо отделался от назойливого гостя, но сейчас заминка позволила ему отложить письмо к Кэтрин, поэтому он отодвинул его и велел горничной привести Педро Тичера.

- Прежде всего, - сказал гость после обмена первыми формальностями, - должен извиниться за то, что нарушил ваш покой без предварительного уведомления. Я полагаю, что природа того дела, которое привело меня в этот дом, послужит оправданием для этой непростительной бестактности.

Слишком правильный выговор, чтобы быть естественным, как и всё в этом человеке. Ему было около сорока лет, низкорослый, с детскими чертами лица и белыми маленькими ручками, которые беспрестанно порхали у лица, пока он говорил. Тонкие усики со слегка загнутыми вверх кончиками и круглые серые глаза придавали ему сходство с котом, кожа носила следы легкого слоя грима и источала сладкий запах дорогого одеколона. Он носил монокль, на ногах ботинки с гамашами; изысканная одежда не соответствовала фигуре, костюм прекрасного качества был явно сшит для человека более высокого и придавал ему слегка комичный вид.

- Неважно, - ответил Энтони. - Чем могу быть полезен?

- Я сразу же перейду к причинам своего визита. Однако перед тем, как я начну, должен убедительно вас попросить, чтобы наш разговор не вышел за пределы этих четырех стен. Я знаю, что сомнения в вашей безупречной порядочности могут вас обидеть, но в этом случае речь идет о жизненно важных вещах. Я могу закурить?

После снисходительного жеста хозяина он достал золотой портсигар и вытащил оттуда сигарету, вставил ее в янтарный мундштук, прикурил, вдохнул дым и продолжил:

- Я не в курсе, знаете ли вы меня, мистер Уайтлендс. Как можно судить по моему имени, я наполовину англичанин, а наполовину испанец, по этой причине у меня есть друзья в обеих странах. Еще в отрочестве я посвятил себя искусству, но лишенный всякого таланта за исключением осознания этой реальности, я выступаю в качестве торговца и иногда консультанта. Некоторые художники почтили меня своей дружбой, и с гордостью могу сказать, что о моем существовании знают Пикассо и Хуан Грис.