Кошачьи проделки - [60]

Где-то в глубине сарая находилась старомодная складная пружинная кровать, которую Чарльз много лет назад предназначал в качестве рамы для парника. В одном углу лежало несколько резервных мешков угля, спрятанных за старой дверью. Около задней части были составлены штабелем восемь строительных подмостков – мы пользовались ими тем летом, чтобы побелить коттедж. В довершение всего верхушку этого сорочьего гнезда составлял наш зимний запас материала для растопки: обрезанные ветки яблонь, ветки платана, рачительно положенные туда Чарльзом. Дотянуться до них можно было, встав на какую-нибудь подходящую насыпь земли, которой не хватило места внутри. Чтобы предотвратить осыпание на голову этой растопки, которая имела такую склонность, когда человек пытался вытащить какой-то ее кусочек, она была огорожена веревкой, прикрепленной к поперечной потолочной балке через произвольные интервалы. «Чепуха, – сказал Чарльз, когда я пожаловалась, что это выглядит как двор Стептоу[32]. – Это часть деревенской жизни».

Теперь он предлагал это расчистить, и мне бы надо было подскочить от радости. Но я, со своим характером, беспокоилась. «Абсолютно ничего страшного, – сказал Чарльз. – Мы расчистим это за полдня».

Может, так и вышло бы, если б мы наняли бульдозер и отправили весь хлам туда, куда и следовало его отправить – в местную мусорную яму. Но Чарльз настаивал на постепенном разборе этого завала, как если бы мы рылись в поисках драгоценностей. Десять мешков навоза – вы бы подумали, что это и есть сокровище, судя по благоговению, с каким мы его вывозили. «Выдержанный в течение многих лет, – сказал Чарльз. – Он на вес золота, если удобрять им ревень».

Уголь перенесли в оранжерею. Растопку – в стойло Аннабель. Она принюхивалась к ней и недовольно фыркала. Сваливать Этот Хлам в Ее Доме? Она не потерпит Этих Дров. Но ей пришлось их терпеть, они были пристроены к задней стене ее стойла, и она все громче выражала свое раздражение фырканьем, а по ночам грохотала поилкой, чтобы показать, как мало теперь у нее места. «Здесь хватит места для шестерых ослов, – сказал ей Чарльз, – зато зимой тебе будет намного теплее».

Это бы не помешало. То была самая холодная зима, что случилась у нас за долгие годы, а нам потребовалось две недели, чтобы разгрузить сарай. Мы вытаскивали кирпичи, такие холодные, словно они прибыли с ледника, разрыхляли киркой твердые горы земли, откатывали их в тачке с ледяными ручками, а замерзшие колеса едва вращались. В обычной ситуации мы бы нашли себе множество помощников, но по какой-то причине всех наших соседей словно внезапно разбил паралич. У Тима Беннетта был грипп. У старика Адамса разыгрался артрит – причем обострился после того, как мы сказали нашему соседу о расчистке сарая. Что же касается Фреда Ферри, то, по своему обыкновению, он флегматично протопал мимо в первое же утро. «Что это тут делается?» – осведомился он, останавливаясь, и когда мы ему рассказали, он посмотрел ошеломленно и сказал: «Вот это да! А я думал, вы проводите инвентаризацию». Фред гордится своим тонким чувством юмора. Когда я спросила, не хочет ли он нам помочь, мы заплатим ему по обычной таксе (я предполагала, что юмора у него поубавится), он сказал: «Я посмотрю. Я дам вам знать», – и затопал вверх по холму. Спускался с него, уже хромая. Он сказал, что его больное колено неожиданно вновь разболелось. Оно всегда заболевает, когда Фреду требуется отговорка. Мы поняли, что проиграли.

Так что мы продолжали наш тяжкий труд. Вставали утром и принимались за работу. Наше занятие казалось абсолютно бесконечным. На какой-то стадии Чарльз почти что присоединился к армии хромых в нашей деревне. Мы дошли до слоя, где стояла пружинная кровать. Я предупредила его, что вижу пространство с нижней ее стороны и что пружины, похоже, опираются на какие-то коробки. Он не слушал. Перед моими глазами одна его нога прошла сквозь пружины, и он застрял, словно Долговязый Джон Сильвер. Не будь меня там, чтобы его подхватить, когда он провалился, бог знает что бы могло случиться. А так отделался лишь ободранной лодыжкой – и если вы интересуетесь, какое все это имеет отношение к Ланцелоту, то именно на следующее утро после этого они с Чарльзом ненароком провернули свою губительную операцию.

Когда мы работали над расчисткой сарая, Чарльз всегда запирал двери коттеджа, что было очень правильно. Как он сказал, мы были вне зоны видимости и слышимости. Всякий проходящий мимо посторонний мог войти. Поскольку Чарльз отличается пунктуальностью, задействовано было два ключа: от цилиндрового замка на старой задней двери, которая теперь стала внутренней дверью пристройки, и от обычного замка на новой внешней двери. Следить надо было как раз за внутренней дверью. Надо было не забывать забирать ключ от цилиндрового замка прежде, чем закроешь ее, а не то можно было захлопнуть себя снаружи.

В обычное время этот самый ключ оставался во внутренней двери весь день, но поскольку сейчас один из нас постоянно его вынимал, а мы были умучены тяжелой работой и чувствовали себя как пара угнетенных землекопов, то в то утро, думая, что ключ у меня в кармане, Чарльз захлопнул внутреннюю дверь. У меня же ключа не было. Я просто выходила во двор вытряхнуть скатерть после завтрака. Мы оказались накрепко изолированы от внутренности дома. И в наступившей тишине я вдруг поняла, что слышу, как Ланцелот шумно жует за морозилкой.