Кошачьи проделки - [56]

Глава четвертая

Бывали моменты, когда коттедж выглядел сонным и бессобытийным, как если бы время в нем остановилось сто лет назад. Это бывало лишь изредка – когда Аннабель случалось в виде исключения быть вне зоны видимости на склоне холма и не следить за нами оттуда, словно полицейский надзиратель; когда кошки были дома и спали сном праведников и когда коза не громоздилась на нашей стене, как какая-нибудь горная серна. В один из таких дней после обеда я работала в саду, тыча садовой вилкой с одним отломанным зубцом в цветочную клумбу, которая была твердой, как железо, а мои мысли навязчиво крутились вокруг разнообразных проблем. Тогда в переулке, как будто бесцельно блуждая, появилась какая-то женщина.

Она вела себя как студентка Королевской академии театрального искусства, пробующая силы в роли Офелии. Отламывала ветки, держала их в руке, склоняла к ним голову, наклонялась и подбирала с земли кусочки мха, которые потом аккуратно укладывала в корзину. Добавила туда же кусок камня и посмотрела на меня, проверяя, наблюдаю ли я за ней. «Я собираю это», – бодро известила она меня.

Поскольку это было и так очевидно, я лишь сказала: «О!» Очевидно, предполагалось, что я спрошу зачем. Решив, что раз я не спросила, то мой кругозор нуждается в расширении, женщина подошла к калитке.

Она не может понять, сказала она в ходе разговора, почему местные женщины, лишь оттого, что они живут в деревне, похоже, не следят за собой. Дело не только в том, как одеваются. (На мне был обвисший свитер с дырками. На ней была шляпка с перьями и подходящий к ней жакет…) Они не следят за собой внутренне. Интеллектуально. Существуют ведь и другие вещи, кроме как убирать дом и вскапывать огород.

Женщины должны развивать свой потенциал, продолжала она. Мужчины будут ценить их больше. Она, например, занимается японской флористикой. Интересуюсь ли я этим?

Пожалуй, нет, сказала я. У меня нет времени… Человек должен находить время для культурного развития, укорила она меня. Незачем человеку превращаться в овощ… Она как-нибудь еще придет со мной повидаться.

Она удалилась вверх по переулку, подбирая затейливую веточку там, грустный с виду сухой плод здесь, вся поглощенная нелегкой работой художника-флориста. Фред Ферри рассказал мне впоследствии, что она только что переехала из города. Я спрашивала себя, следовало ли мне ее просветить?

Сломанная садовая вилка, к примеру, которую ее глаз отметил как неряшливую, имеет свою историю. Чарльз отломил зубец много лет назад, отправляя на тот свет ядовитую змею, которая угрожала кошкам. На самом деле вилка была удобнее, когда в ней осталось всего три зубца; она лучше входила между растениями. Клумба была твердой, как бетон, не по причине небрежения, а потому что две кошки, осел и коза постоянно на ней резвились. Что же касается моего отсутствующего выражения лица – оно не имело ничего общего со скукой. Собственно говоря, я размышляла о Сессе. О мотивах его поступков.

Мы всегда этим интересовались. Был один случай через пять дней после его появления у нас, когда Шебалу привела его познакомиться с травой. До этого она им брезговала, но теперь он начал приобретать запах коттеджа, и она решила, что он не такой уж противный. Поэтому она вышла с ним погулять и понюхать Свою Маргаритку, поболтать с Птицей, Которая Ее Боялась, поприветствовать Чарльза дружеским «Баааа!», проходя мимо него вместе с Сессом. И у гаража, у травяной кочки, к которой всегда благоволила, Шебалу остановилась, чтобы поесть Своей Травы.

Она никогда не жевала ее столь признательно, склонив голову набок и закрыв глаза от наслаждения. Вкуснятина, объявила она. Ем ее Уже Не Первый Год. Никто, кроме нее, Эту Траву не ел.

Теперь они стали есть ее вместе с Сессом. Сесс воспринял Шебалу как маму и наставницу, что означало беззаветно копировать все, что она делала. Заняв место как можно ближе к ней, он наклонил голову и тоже начал жевать. На морде его было выражение важности, которое нам вскоре предстояло научиться распознавать. Это означало, что Сесс думает. В этом случае о том, почему большие кошки едят траву, и ответ предположительно состоял в ее цвете. Это была единственная причина, какую мы могли придумать, объясняющая, почему с того времени и впредь он ел все, что попадалось ему зеленого.

Капусту обычную, капусту брюссельскую, кресс-салат – он усердно жевал все это. Он благоухал, как ковент-гарденский рынок, но мы говорили себе, что это ему на пользу. Особенно запомнился мне кресс-салат – я купила его однажды, чтобы приправить утку, когда мы ожидали к ужину друзей и когда я протиснулась в деревенский магазин прямо перед закрытием за еще одним пучком, поясняя, что Сесс съел первый…

– Он съел кресс-салат? – громким от изумления голосом переспросил хозяин лавки. – И не заинтересовался уткой?

Головы других покупателей молниеносно повернулись ко мне. Они подумали, что я говорю о Чарльзе. Однако я объяснила, что Сесс любит все зеленое, и они восприняли это как нечто довольно правдоподобное. Одна женщина сказала, что знала кошку, которая ела огурцы. У другой была собака, которая любила ревень. День или два спустя первая объявилась возле нашего коттеджа, принеся пучок кресс-салата Сессу в подарок.